Солнечный призрак - [6]

Вскоре я поднялся и убедился, что не получил повреждений. Вокруг меня царила кромешная тьма, хоть глаз выколи. Я начал искать лестницу, виденную ранее, но натыкался только на каменные стены.

Сверху не добирался сюда ни малейший лучик света. Меня окружала полнейшая тишина. Что случилось? Где я? Меня замуровали? Меня объял панический, до конвульсий, страх. Передвигаясь наощупь, я добрался до подземной галереи. Я нащупал влажную стену. Галерея шла вниз. Проход следовал многочисленными зигзагами все ниже и ниже. Наверное, я находился под улицей, поскольку я слышал шаги над головой. Неожиданно я зацепился пальцем ноги о камень, и в пороге появился слабый отсвет.

Исследуя замшелую стену, я нашел отверстие, достаточно большое, чтобы в него мог пролезть человек. Я протиснулся в него, затем спустился по нескольким ступенькам. Я был готов к большому перепаду высоты, но ощутив под ногами грунт, дошел до совсем узкой комнаты, где были слышны шаги сверху.

В полумраке на поросших мхом камнях кто-то пошевелился. Я узнал девушку с красивой картины на дереве. Длинные распущенные волосы опускались на землю, будто складки мантии. У ее ног лежала тарелка из раковины, а в ней — расколотый плод граната.

Меня охватило странное чувство — одновременное счастье и боль.

— Сильвия, — закричал я, абсолютно уверенный, что это ее имя. Когда она подняла лицо, я увидел те же пятна гнили, что и на картине, она грустно улыбнулась, заметив мое замешательство.

Я пожал ее руку, чтобы дать понять, что считаю ее красивее, чем все самые прекрасные создания мира. Не знаю, как это случилось, но вскоре мы вместе сидели на камнях, а я обнимал ее за плечи.

— Не пугайся, что я так отвратительна, — сказала женщина, — я давно здесь лежу и слушаю, как ветры сотрясают башни, но строения продолжают стоять.

«Но кто, кто это сделал?» Я хотел спросить, но мог только подумать, голос отказался мне повиноваться. Но она меня поняла, но она сказала тихо, будто произнося запретное слово: «Мой отец».

Ее отец! Да, именно так! Сейчас я знаю — это старая, страшная история, которую я слышал много лет назад. Ее отец был величайшим строителем Сан-Джиминьяно.

Ведомый безумными амбициями, он поклялся, что его башни простоят века. С ним сотрудничал астролог, высчитывавший по звездам самый подходящий для начала строительства момент, затем был положен краеугольным камень и замурован живой ребенок. Что ни башня, то преступление. Когда строили самую большую и массивную башню, народ вынудил его замуровать собственную дочь. Она была самой красивой девушкой города, и звали ее Сильвия.

Она сильнее прижалась ко мне, так, что я почувствовал холод ее тела, и сказала, будто развивая мои мысли:

— Я была помолвлена с благородным молодым человеком, он давно женился на другой, в то время как я лежала внизу и умирала от отчаяния. Всадники на белых конях больше не существуют? — спросила она, немного помолчав.

— Я не видел никаких всадников, — ответил я.

Она объяснила, что когда-то, по прошествии многих лет, когда мир будет клониться к упадку, с запада приедут белые всадники, чтобы вернуть себе землю, потому что они, как говорят, и есть первые жители нашего мира. Легенда говорит, что тогда падут башни, а она сможет упокоиться.

Едва она произнесла эти слова. Я осознал, что у меня есть неистовое желание, о котором я и не подозревал.

Она знала, поэтому подала мне тарелку с плодом граната. Я хотел попробовать, но желание быстро пропало, уступив место испугу — пятна на ее щеках стали темнеть, а сами щеки впадали все глубже и глубже, пока не стали видны лишь кости. Мертвая голова уставилась на меня, но недолго, тело содрогнулось, и скелет рассыпался в прах в моих руках.

Я отпрыгнул с испуганным криком и ударился головой о стену.

Я продолжал лежать в тени оливок, моя голова опиралась на край большого камня. Все изменилось, вместо кирпичного вала был гравийный карьер и разбитые каменные глыбы, среди которых прорастала полынь. Голова была разбита, рука поцарапана, когда я скатывался вниз по острому гравию, так что пришлось умыться возле колодца с журавлем.

Моя голова кружилась, земля ускользала из-под ног, так что я мог в любую секунду рухнуть в новую пропасть.

Серебряные холмы в долине, поросшие оливками, показались мне эскадронами всадников на молочно-белых жеребцах. Я бы дал голову на отсечение, присягая, что видел как пена стекает по их гривам.

Охваченный ужасом, я добрался до своего жилища, где меня дожидался уже спакованный мой немногочисленный багаж.

Я дал трактирщику денег и убедил его, чтобы он оставил картину у себя. Ни за какие сокровища мира я бы не согласился провести ночь в тени этих башен.

Когда Солнце зашло, я начал свой путь в долину, поначалу меня сопровождал безмолвный Орасио. Башни долго смотрели мне вслед, но я не оборачивался, пока каменное чудовище не утонуло в голубой дымке.

* * *

Когда он закончил, посыпались вопросы:

— А что с картиной? Вы позже не узнавали о ней?

— Я никогда больше не бывал в Сан-Джиминьяно.

— Такой кошмарный сон может у любого отбить охоту, — сказал кто-то из собравшихся.

Рассказчик оставил это замечание без ответа, погрузившись в свои мысли, будто беседуя с самим собой, сказал низким голосом: