Солнечные пятна - [37]

Лошади в конюшне были все на месте, дикари еще не успели их увести. Эвримен оседлал свою недждскую, и они поспешили к воротам.

Воротами, впрочем, называлась небольшая дверь в городской стене. Над ней даже башни не было. Ставрос открыл замок и снял запоры, и дверь распахнулась под напором воды, сразу хлынувшей наружу. Лошадь заупрямилась, не желая проходить в невысокий проем. Да поскорей ты! Эвримен тянул животное за уздечку, а Ставрос похлопывал ее по бокам, толкая к двери.

Сзади послышались вопли дикарей и шлепанье множества ног. О боги, да это не лошадь, а осел! Ставрос от души шлепнул ее по крупу, после чего получил сильнейший удар копытом в живот. Дыхание перехватило, он отлетел в сторону и упал в грязь. В проеме двери мелькнул лошадиный хвост — хорошо, значит, Эвримен успел выйти. В тот же миг несколько рук схватили его, поставили на ноги и поволокли прочь. Несколько дикарей метнулись к распахнутым воротам, споткнулись о притопленные тела, что-то закричали. Ставроса остановили, звякнул клинок. Он понял, что сейчас умрет. Но это было неважно, Эвримен уже далеко, он донесет весть. Вспышка молнии осветила залитую улицу и свирепые лица дикарей, а грома Ставрос уже не услышал, погрузившись в мутную воду.

Пузырек

Садык-джана «У Ибрагимбека» не оказалось.

— Нынче они не заходили, — сказал Ибрагимбек. — Должно быть, отправились к Артемиде.

Артемида Ликейская держала дом любви с самой плохой репутацией. Говорили, она покупает своих девушек у работорговцев. Говорили, она позволяет клиентам делать все что угодно (и добавляли страшным шепотом: вообще все).

Информатор действительно был там. Вишванатан встретил его выходящим из выкрашенной в голубой цвет по ликейскому обычаю двери. Он раскланялся с хозяйкой, которая самолично спустилась проводить его — видно, постоянный клиент, а может, просто нужный знакомый — нахлобучил феску и увидел сыщика.

— А, ищейка, — дежурная улыбка выползла на лицо и уползла обратно. — Ты рановато. Но мне есть что сказать.

— Мир тебе, Садык-джан.

— Твоего повара нашли. Он пытался проскользнуть через северные ворота. Мой человек затеял драку, стражники забрали обоих. Сейчас они в ханской тюрьме.

— Он жив?

— Жив, — ухмыльнулся Садык-джан, — и здоров. Только немного помят. Я лично проверил, чтобы у него отобрали все, чем он мог бы… ну… ты понимаешь.

— Благодарность моя не знает границ.

— Ну, так я предложу ограничить ее тридцатью монетами, — сказал Садык-джан. — Дорого, а что делать: мне еще нужно навестить начальника караула, чтобы моего человека выпустили поскорей.

Кошелек отправился в карман к информатору, а Вишванатан — в ханскую тюрьму. Она примыкала к внешним стенам дворца, и в нее помещали государственных преступников. Почему повара упрятали туда, было неясно — возможно, драку у ворот сочли вражеской провокацией.

В тюрьме было сыро, темно и противно. Районные тюрьмы были не в пример чище и ухоженней — а все потому, что там заключенные платили за свое пребывание, здесь же все оплачивала казна, поэтому большая часть денег разворовывалась еще во дворце.

Стражники проводили Вишванатана в камеру к Батыру, выдали ему факел и удалились.

Повар был жалок. Он был толстоват, но от потрясений как-то подсдулся и скособочился. Под левым глазом сиял здоровенный фингал — следы драки. Он сидел на куче сырого тряпья, а из одежды на нем были только драные шаровары и войлочная жилетка.

— Ты знаешь, почему ты здесь?

Повар отшатнулся от света, прикрыв глаза руками:

— Нет, понятия не имею!

— Почему ты подался в бега?

— Никуда я не подавался! Ни в какие бега!

— Ты не пришел на службу…

— Какая может быть служба, если война…

— То есть ты все же сбежал?

— Я?.. Ну хорошо, да, да, да! Я сбежал. А знаете почему?

— Ты сейчас расскажешь.

— Я сбежал потому, что этот город скоро падет! Кровь и смерть идут на его улицы! А я не хочу, не хочу умирать!..

— Если бы сейчас была война, это было бы дезертирством…

— Да! Было бы! Поэтому я решил уйти, пока войны нет.

Складно плетет.

— А я думаю, ты сбежал не поэтому.

— Да? — повар уставился на сыщика, в его лице читалось недоверие и страх.

— Ты сбежал, чтобы уйти от правосудия. На тебе кровь, Батыр.

— Нет-нет-нет… да что вы такое говорите? Какая кровь? — вскричал Сиркеджи возмущенно.

— Ты отравил Фуркана Бузоглу.

— Фуркана?.. — повар словно вспоминал что-то. — Да что это! — он снова ударился в крик. — Никого я не травил! Что вы такое говорите? Вы кто вообще?

— Я служу великому вазиру.

— А-а, вазир ан-Надм! Он всегда был мною недоволен! Все время приставлял ко мне своих шпионов, чтобы следить, не подложу ли я чего в еду мудрейшему хану… Но я чист! Мне нечего скрывать! Я сам всегда пробовал все, что готовил, и шпионы были посрамлены!

— Кого ты еще отравил?

— Кого?.. Что?.. Да говорю же — никого я не травил! Все! Ничего вам больше не скажу! — повар отвернулся к стене.

Ан-Надм скривил губы.