Солнечное затмение - [60]

   -- В чем дело? -- спросил Эдвур.

   -- И-извините, ваше величество, но ваш сын не может сейчас прийти... Он болен.

   -- Изволь сказать -- чем же?

   -- А... ему нездоровится.

   -- Нездоровится?! -- в глазах короля снова зажглись молнии. Он рубанул воздух сжатым кулаком, воображая при этом, что держит меч, уничтожающий мир. Потом резко сорвался и направился к выходу.

   Перепуганный насмерть Жозеф снова бросился на колени. Но на сей раз беда прошла мимо. Король задел его лишь краешком рукава своего редингота, и то случайно. Он бросился в коридоры и, даже не отвечая на почтительные кивки стражников, направился в комнату Лаудвига.

   Картина болезни его среднего сына выглядела и впрямь удручающе. Лаудвиг пьяный в стельку прямо в сапогах лежал на кровати. Он что-то бормотал -- то ли во сне, то ли в бреду. Называл какие-то женские имена и почему-то все время пытался проковырять пальцем отверстие в подушке. В его левой руке до сих пор была зажата недопитая бутылка вина. Он стонал и призывал на помощь какое-то непонятное божество.

   Проснулся Лаудвиг от того, что его тело вместе с перевернутой кроватью грохнулось на пол. Еще бредовым рассудком он пытался сообразить, что же происходит вокруг, но лишь открыл глаза, увидел себя полностью окутанным белой простыней. "Неужели белая горячка?".

   Похоже. Удар по голове был столь внезапным и столь сильным, что принц вместе с простыней закатился в угол. Последовало еще несколько ударов по различным частям тела. Похоже, били сапогом. Лаудвиг завизжал и принялся спешно выпутываться из объятий простыни. И как только он увидел красную от гнева физиономию короля, да его подбитые золотыми подковами сапоги, то вмиг протрезвел.

   -- Ах ты пьяная мразь!! -- удары не прекращались. -- И этот подонок займет после меня мой трон!! Тот, кто кроме бутылок и голых задниц в своей жизни ни хрена не видел!

   -- Прости, отец... -- Лаудвиг забился в угол и заскулил как кутенок. Он закрыл лицо руками и начал вслух клясться, что это последний раз в жизни.

   -- Урод!! Твой старший брат мертв! Ашер захватили англичане! Нам объявлена война! Твоя двоюродная сестра в заложницах! А ты, вместо того, чтобы хоть немного интересоваться государственными делами, лакаешь всякую гадость да щупаешь женские нечистоты!

   -- Прости меня, отец...

   Эдвур еще раз хорошенько въехал ему сапогом между ног, потом развернулся и вышел, хлопнув дверью. Из комнаты еще долго доносилось тихое поскуливание. А король направился в спальню Пьера, своего младшего отпрыска. Зайти туда и не увидеть Пьера стоящим на коленях и с раскрытой книгой было так же неестественно, как узреть когда-либо трезвым Лаудвига.

   Да, Пьер не изменял своему имиджу. Он действительно стоял на коленях и читал Манускрипт. Единственная горящая свеча озаряла его келью полумертвым светом, которого хватало лишь на то, чтобы выхватить из тьмы лицо юного подвижника и пожелтевшие страницы книги. Все остальное таяло в полумраке. Контуры стен, кровати, маленького столика так слабо контрастировали с темнотой, что казались лишь ее оттенками. На столе, по обыкновению, стоял стакан с недопитой водой и немного хлеба.

   Эдвур ворвался в тихую молитвенную жизнь, как ураган врывается в зону слабого ветерка. Он выхватил Манускрипт из рук Пьера, кинул его на кровать, а самого схватил за плечи и начал трясти.

   -- Когда ты, наконец, подавишься своим хлебом или захлебнешься водой?! Лучше бы ты пил и жрал как Лаудвиг, но был бы нормальным человеком! Да простит меня Непознаваемый за такие слова, но ему уже самому надоели твои бесконечные молитвы! А эту книгу уже давно мог бы выучить наизусть!

   Пьер съежился, но молчал. Он покорными глазами глядел в пылающие гневом зрачки своего отца.

   -- Вы все уроды! -- подытожил он. -- Никто не достоин занять трон Франзарии! Никто! Так что молись, чтобы я подольше пожил!

   Бить Пьера он не стал. Только один раз небрежно шмякнул о стену и отпустил.

   Король еще долго слонялся по замку, изливая накопившийся внутри заряд на всякого встречного. Кричал на прислугу за то, что она медлительна, орал на стражников за то, что они дремлют на посту, ругал подчиненных ему сюзеренов только потому, что они сюзерены. Даже на шута своего накричал. Причина оказалась в том, что его шутки последнее время, видите ли, не остроумны.

   Фиоклит обиженно оттопырил губу, почесал свое пузо, поправил шутовской колпак и пробурчал под нос:

   -- Отомщу тебе, король...

   Но при всем этом Эдвур не успокаивался. Гнев и ненависть ко всему миру клокотали в его груди. Они бились в такт с его сердцем. Стоило ему вспомнить Дианеллу, сидящую на троне и жующую сладости, и ту же Дианеллу со слезами на глазах с приставленным к горлу ножом, он жаждал смерти всей вселенной.

   Король понял одно: чтобы ему сейчас хотя бы успокоиться, нужно увидеть чью-либо кровь. И тут он вспомнил...

   -- Жозеф! Быстро ко мне!

   На этот раз консьерж явился и впрямь быстрее молнии, вытянулся по струнке, услужливо поклонился и спросил:

   -- Что изволите, ваше величество?

   -- Епископа Нельтона ко мне. Немедленно!