Солнечная палитра - [44]

А в Борок на берега Оки Савва Иванович приехал только однажды. Василий Дмитриевич повел своего старого друга по комнатам музея. Савва Иванович остановился перед этюдом Репина «Абрамцево». Он приехал в Борок веселый, оживленный, а тут вдруг замолчал, верно, вспомнились ему давнопрошедшие дни. Положив руку на плечо Натальи Васильевны, он грустно сказал, кивнув на этюд:

— Как ты тут похожа, молодая, счастливая…

Скончался он весной 1918 года в возрасте семидесяти семи лет.

27. За белыми стенами

Может быть, я рассуждал, как старый человек, который все это пережил, который видел, как все это накоплялось и надвигалось, который страдал, говорил, где мог и как умел, и жил только верой в искусство и все надеялся, что люди образумятся и поймут…

Из письма В. Д. Поленова — Фаине Александровне Поленовой^[12]

В 1899 году в поисках материала для картин «Евангельского круга» Василий Дмитриевич снова отправился путешествовать по странам Ближнего Востока. Вместе с верными друзьями-художниками Е. М. Татевосянцем и А. А. Киселевым, а также студентом-естественником Л. В. Кандауровым он побывал в Турции, Греции, Сирии, Палестине, Египте и через четыре месяца вернулся в Россию.

И опять повторилась та же «неурядица», что и с его первым путешествием. Его увлекли ослепляющие краски Ближнего Востока и причудливая архитектура древних развалин. Но на своих этюдах он почти не запечатлел жителей Востока.

Каждую зиму теперь Василий Дмитриевич работал в Москве, в просторной мастерской, а каждую весну уезжал на берега Оки в свой Борок и оставался там до поздней осени, продолжая работать над картинами из серии «Евангельского круга».

Резвые подрастающие дети, хлопотливая жизнь семьи мешали ему сосредоточиться. В 1904 году он построил в Борке недалеко от большого дома новую отдельную художественную мастерскую. Это было белое каменное, похожее на средневековое аббатство^[13] здание все в том же поленовском стиле, с башней, с одним огромным окном, с крутой черепичной, красного цвета крышей. Оно так и называлось «Аббатством».

Там Василий Дмитриевич устроил себе отдельную каморку, кухню с плитой. От природы общительный и жизнелюбивый, он сам на склоне лет замкнул себя в темницу, чтобы всецело отдаться творчеству.

Казалось, ничто не должно было мешать ему за белыми стенами безмолвного «Аббатства». Но жизнь, реальная, беспокойная, неудержимо врывалась сквозь тяжелую дверь его мастерской.

Газеты ежедневно повторяли, что вся Россия бурлит — бастуют рабочие, крестьяне громят помещичьи имения, неизвестные «злодеи» бросают в царских сановников бомбы, жандармы арестовывают демонстрантов; в далекой Манчжурии бессмысленно гибнут под японскими пулями русские солдаты.

Разговаривая с крестьянами, Василий Дмитриевич постоянно слышал один и тот же вопрос:

— Когда же нам землица-то будет?

Убожество и нищета крестьян давно угнетали Василия Дмитриевича и его жену. Поленовы чем могли помогали жителям близлежащих деревень. Наталья Васильевна организовала в Борке медицинский пункт, Василий Дмитриевич давал особо нуждающимся лес и скот, построил в Бёхове деревянную школу и собирался строить каменную в соседнем селе Страхове.

Но он сознавал, что вся эта помощь так ничтожна в сравнении с великими нуждами простого народа по всей России, и очень страдал, чувствуя свое бессилие.

9 января 1905 года в Петербурге на площади перед Зимним дворцом по приказу царского правительства была расстреляна демонстрация рабочих.

Из Петербурга в Москву приехал Серов, своими глазами видевший кровавую расправу.

Василий Дмитриевич знал Серова еще мальчиком в Париже. Позднее они постоянно встречались то в Абрамцеве у Саввы Ивановича, то на поленовских рисовальных вечерах. Василий Дмитриевич с большим интересом и сочувствием следил за тем, как растет яркий и самобытный талант художника — ученика Репина и Чистякова. В светлых красках Серова он с удовлетворением замечал отблески и своей палитры. Он искренне любил и уважал младшего по возрасту товарища не только как художника, но и как человека высокой чистоты, благородства и неподкупной честности.

Никогда еще ему не приходилось видеть Валентина Александровича в таком угнетенном состоянии, как после его возвращения из Петербурга. Оба художника несколько раз подолгу говорили друг с другом и порешили на том, что в такое трудное для России время нельзя уходить только в искусство, надо как-то включиться в общую борьбу за правду. Командующим императорской гвардией был тогда великий князь Владимир Александрович, продолжавший одновременно занимать должность президента Академии художеств. Именно его Поленов и Серов считали главным виновником расстрела безоружной толпы.

Они написали энергичный протест в Академию художеств:

«Мрачно отразились в сердцах наших страшные события 9 Января. Некоторые из нас были свидетелями, как на улицах Петербурга войска убивали беззащитных людей, и в памяти нашей запечатлена картина этого кровавого ужаса.

Мы, художники, глубоко скорбим, что лицо, имеющее высшее руководительство над этими войсками, пролившими братскую кровь, в то же время стоит во главе Академии художеств, назначение которой вносить в жизнь идеи гуманности и высших идеалов.