Солнце тоже звезда - [64]

Даниэль

ОНА СОГЛАСНА. Я НЕ ГОТОВ прощаться. Я никогда не буду готов с ней попрощаться. Я беру ее за руку и мы молча идем к метро.

Она несет рюкзак на одном плече, и я снова вижу у нее на куртке слова «DEUS EX MACHINA». Неужели мы и впрямь познакомились только этим утром? Сегодня утром, когда мне так хотелось следовать за ветром. Я бы все отдал, лишь бы Бог действительно вмешался.

Заголовок: Местный парень берет верх над подразделением иммиграционной полиции при Министерстве внутренней безопасности. Живет долго и счастливо со своей единственной любовью. И все благодаря странной юридической лазейке, которой никто не замечал до последнего момента. И теперь у нас будет сцена погони, чтобы помешать ей сесть в самолет.

Но этому не бывать.

Весь день я думал, что нам суждено быть вместе. Что люди, обстоятельства, совпадения вели нас к тому, чтобы соединить навечно. Но возможно, это не так. А если тому, что существует между нами, суждено продлиться всего один день? А если мы – лишь случайные знакомые друг для друга, промежуточная станция на пути куда-то еще?

Что, если мы – лишь некое отступление чужой истории?

Наташа

– ТЫ ЗНАЛ, что Ямайка на шестом месте в мире по количеству совершаемых здесь убийств? – спрашиваю я.

Мы в поезде, который едет в Бруклин. Он забит пассажирами, возвращающимися с работы, и мы стоим в проходе, держась за поручень.

Даниэль приобнимает меня. Он то и дело касается меня с того самого момента, как мы отошли от офисного здания. Не отпускает. Возможно, так я не улечу.

– А первые пять? – спрашивает он.

– Гондурас, Венесуэла, Белиз, Сальвадор и Гватемала.

– Ха, – произносит он.

– А ты знал, что Ямайка до сих пор формально является членом Британского содружества наций? – Я не жду, пока он ответит. – Я – подданная королевы. – Если бы здесь было больше места, я бы сделала реверанс.

Поезд с визгом останавливается на станции. Заходит больше народу, чем выходит.

– Что еще тебе рассказать? Население составляет две целых девять десятых миллиона. От одного до десяти процентов людей относят себя к растафарианцам. Двадцать процентов ямайцев живут за чертой бедности.

Он придвигается чуть ближе, и вот я уже в кольце его рук.

– Расскажи мне что-нибудь хорошее, что помнишь, – просит он. – А не факты.

Я не хочу быть оптимистичной. Не хочу принимать свое новое будущее.

– Я уехала, когда мне было восемь. Мало что помню.

– А твои родственники? Кузены? Друзья? – не унимается он.

– Я помню, что они у меня есть, но я их не знаю. Мама заставляет нас созваниваться с ними раз в год, на Рождество. Они смеются над моим американским акцентом.

– Что-нибудь хорошее, – снова просит он. Его глаза теперь кажутся темно-карими, почти черными. – Чего тебе больше всего не хватало, когда ты сюда только переехала?

Мне не приходится думать долго.

– Пляж. Океан здесь какой-то странный. У него неправильный оттенок. Он холодный. Слишком бурный. Ямайка – в Карибском море. Вода там сине-зеленая и очень спокойная. Ты можешь долго-долго заходить в море, и все равно оно будет тебе по пояс.

– Здорово, – говорит он. Голос у него подрагивает. Я боюсь поднять на него глаза, потому что тогда мы оба расплачемся прямо здесь, в поезде.

– Хочешь ответить на оставшиеся вопросы из третьего раздела? – спрашиваю я.

Он достает телефон.

– Номер двадцать девять. Поделитесь с партнером каким-нибудь неловким эпизодом из своей жизни.

Поезд снова останавливается, и на сей раз больше народу выходит, чем заходит. В вагоне становится посвободнее, но Даниэль не отодвигается от меня.

– Сегодня в магазине пластинок с Робом вышло довольно неловко, – говорю я.

– Правда? Я не заметил смущения, разве что раздражение.

– Я умею делать каменное лицо, в отличие от кое-кого, – говорю я и подталкиваю его плечом.

– Но почему тебе было неловко?

– Он изменил мне с ней. Каждый раз, видя их вместе, почему-то думаю, что, может, я недостаточно хороша.

– Этот парень просто скотина. Ты тут вообще ни при чем. – Он берет меня за руку и не выпускает ее. Мне даже нравится его искренность.

– Знаю. Я позвонила ему сегодня и спросила, почему он так поступил.

Он удивлен:

– Правда? И что он сказал?

– Сказал, что просто хотел нас обеих.

– Козел. Увижу его снова – задницу надеру.

– Разок подрался и теперь жаждешь крови, да?

– Я боец, а не любовник, – говорит он, намеренно искажая слова песни Майкла Джексона[20]. – Твоим родителям было не важно, что он белый?

– Они его никогда не видели.

Не представляю, как привела бы его знакомиться с папой. Смотреть, как они друг с другом беседуют, было бы для меня пыткой. Не хотела, чтобы он увидел наше убогое жилище. Не хотела, чтобы он по-настоящему узнал меня.

С Даниэлем все иначе. Я не против открыть ему свою жизнь.

Свет на мгновение гаснет и тут же снова включается. Даниэль сжимает мои пальцы.

– Наши с Чарли родители хотят, чтобы мы встречались исключительно с кореянками.

– Ты их плоховато слушаешь, – дразню я.

– Ну, я не то чтобы с кучей девушек встречался. Только с одной кореянкой. А вот Чарли… У него как будто аллергия на всех девушек, кроме белокожих.

Поезд дергается, и я хватаюсь за поручень обеими руками.