Солнце тоже звезда - [66]

Я рада, что в темноте Даниэль не видит, как все здесь запущено. И мне тут же становится стыдно за эту мысль.

Он берет меня за руку, и несколько минут мы идем молча. Я ощущаю устремленные на нас любопытные взгляды. Мне приходит в голову, что это могло бы стать для нас привычным делом.

– На нас пялятся, – говорю я.

– Это потому, что ты такая красивая, – отвечает он и глазом не моргнув.

– Так, значит, ты заметил? – не унимаюсь я.

– Конечно, заметил.

Я останавливаюсь перед открытой дверью прачечной самообслуживания, из которой падает свет. Нас окружает запах моющих средств.

– Ты знаешь, почему они пялятся, да?

– Либо потому, что я не черный, либо потому, что ты не кореянка.

Лицо Даниэля скрыто в тени, но по его голосу я слышу, что он улыбается.

– Я серьезно, – говорю я досадливо. – Тебя это разве не напрягает?

Я не знаю, зачем допытываюсь. Может, мне нужны доказательства того, что, если бы у нас был шанс остаться вместе, мы бы выдержали груз этих взглядов.

Он берет меня за руки, и теперь мы стоим лицом к лицу.

– Может, и напрягает, но не особо. Как жужжащая муха, понимаешь? Раздражает, но опасности для жизни не несет.

– Но почему они пялятся? – Мне необходимо услышать ответ.

Он притягивает меня к себе и обнимает.

– Я понимаю, что для тебя это важно, и мне правда хочется дать тебе какое-то объяснение. Но, честно говоря, мне все равно, почему они это делают. Может, я наивен, но мне плевать на мнение окружающих. Мне плевать, если мы кажемся им чем-то экзотическим. Меня не волнует всякая политика. Что скажут твои родители, что скажут мои. Что меня действительно волнует – это ты. И я уверен: любви достаточно, чтобы преодолеть всю эту чушь. Это все правда чушь. Заламывание рук. Все эти разговоры о столкновении культур, о сохранении культур и о том, что станет с детьми. Все это стопроцентный бред, бред чистой воды, и я просто отказываюсь насчет этого париться.

Я улыбаюсь, уткнувшись ему в грудь. Мой хвостатый поэт. Не думала, что желание «не париться» можно превратить в настоящий бунт.

Мы сворачиваем с главной дороги на улицу, где больше жилых домов. Я по-прежнему пытаюсь смотреть на все глазами Даниэля. Мы проходим мимо рядов жмущихся друг к другу дощатых домиков. Они маленькие и довольно старые, но красочные и ухоженные.

Их крылечки, как мне кажется, все больше обрастают безделушками и подвесными горшками с растениями.

Было время, когда моя мама отчаянно хотела жить в таком доме. В этом году, еще до того, как заварилась вся каша, она даже устроила нам с Питером экскурсию по одному из таких домов, где никто не жил. Там было три спальни и просторная кухня. Даже имелся подвал, который, по ее прикидкам, можно было бы сдавать в субаренду в качестве дополнительного источника дохода. Питер сделал вид, что ему не понравился этот дом, – ради мамы, ведь он обожает ее и понимает, что мы никогда не сможем себе такое позволить. Он начал ко всему придираться.

– Задний двор слишком мал, и растения там завяли, – сказал он тогда. Он не отпускал ее от себя ни на секунду, и, когда мы вышли из того дома, она даже не погрустнела.

Мы проходим еще квартал с похожими домами, а потом вид снова меняется. Теперь мы в окружении преимущественно кирпичных многоквартирных зданий. Здесь в основном жилье внаем.

– Там сейчас бардак, – предупреждаю я.

– Ясно, – кивает Даниэль.

– И места мало. – Я не упоминаю о том, что у нас всего две комнаты.

Скоро он сам все увидит. Кроме того, через несколько часов это место перестанет быть моим домом.

Маленькие девочки из квартиры 2С сидят на крыльце, когда мы подходим. При виде Даниэля они, смутившись, опускают головы и не заговаривают со мной, как обычно. Я останавливаюсь возле металлических почтовых ящиков на стене. В нашем почты нет, из него лишь торчит меню китайского ресторана. Это любимое папино место, то самое, откуда он принес еду, когда вручал нам билеты на пьесу.

Кто-то, как всегда, что-то готовит, и в подъезде вкусно пахнет: маслом, луком, карри и другими приправами. Наша квартира на третьем этаже, поэтому я веду Даниэля к лестнице. Как обычно, свет в пролете между первым и вторым этажами не горит.

Мы молча идем в темноте, пока не поднимаемся на третий этаж.

– Пришли, – говорю я, когда мы наконец оказываемся перед дверью квартиры ЗА.

В некотором смысле рановато знакомить Даниэля с моим домом и моей семьей. Если бы у нас было больше времени, он бы уже знал все забавные подробности нашего быта. Знал бы о шторке в гостиной, которая отделяет «комнату» Питера от моей. Знал бы о том, что самая ценная для меня вещь в доме – карта звездного неба. Знал бы, что, когда моя мама захочет его чем-нибудь угостить, он должен просто взять это и съесть все целиком, и не важно, сыт он или нет.

Я понятия не имею, как рассказать ему все это. Потому снова повторяю:

– Там бардак.

Это странно – видеть его здесь, перед своей дверью. Он одновременно вписывается и не вписывается. Я всегда его знала, и одновременно мы только познакомились. Наша история слишком сжата. Мы пытаемся уместить целую жизнь в один день.

– Мне снять пиджак? – спрашивает он. – В этом костюме я чувствую себя идиотом.