Солнце под землей - [16]

«Товарищ народный комиссар! Прошу принять рапорт машиниста Кривоноса. Подъем взят. Участок Константиновка-Ясиновская проехал чистым ходом за два часа ноль семь минут вместо трех часов ноль две минуты по графику»

- Итак, я взял и этот барьер. Теперь уже никто не будет кивать в сторону Ясиноватой и говорить, что к ней подъемы непреодолимы. Этой поездкой мы постарались доказать, что можно водить поезда куда быстрее, чем мы это до сих пор делали.

В Славянске меня ждала новая радость.

«Петро, тебя наградили орденом Ленина», - сообщили мне в конторе машинисты.

Я не поверил им. «Смеются», - решил. Но потом, когда увидел свою фамилию в газете, как-то растерялся и, не сказав никому ни слова, пошел на паровоз. Думал: «За что наградили? Ну хорошо, показал новую скорость, стал водить поезда быстрее, чем другие. Но какое же здесь геройство?» Мне двадцать пять лет. Я вырос на глазах у старых машинистов депо Славянск. Закончил ФЗУ, служил в Красной Армии, машинистом-механиком работаю всего лишь три года. Учился у старого механика Макара Васильевича Рубана. Спасибо ему, он сделал из меня хорошего машиниста. Когда стало известно, что ты, Алексей, - обернулся он к Стаханову, - дал четырнадцать норм за смену, мы, железнодорожники, тоже стали водить поезда по-стахановски, постепенно повышая техническую скорость движения поездов. Я довел ее сначала до 33-34 километров в час при норме 24 километра, а потом добился 40 километров.

Петр Федорович Кривонос рассказывал о своих успехах как о самом обычном деле. Его слушали внимательно, изредка задавая вопросы. В это время в номер вошли ленинградские стахановцы.

О перетяжчике обуви Николае Сметанине и его рекорде был напечатан очерк в газете. Корреспондент подробно написал, как работает Сметанин, какая красивая обувь выходит из его рук. Знал о нем и Стаханов, а вот лично встречаться им еще не приходилось.

- Я работаю на обувной фабрике «Скороход» почти полжизни - семнадцать лет, а мне сейчас тридцать два, - ответил Николай Сметанин на вопрос Алексея Григорьевича, любит ли он свою работу. - Без моей фабрики у меня и жизни не будет. Все мне там знакомо, все близко, и дела фабричные тоже мои.

Как это было? Прочитал я в газете о стахановском движении и заинтересовался рекордом. Мы собрались с товарищами, обсудили твой рекорд и решили, что и у нас на фабрике можно дать хорошие показатели. Только для этого нужны условия, основное, чтобы заготовки были качественными. Тогда и рекорд дадим. Начальник цеха пообещал все подготовить как нужно. Мы решили сначала попробовать выполнить годовую программу, а потом идти на рекорд.

Я отнес начальнику цеха рапорт, в котором попросил дать мне еще одного человека - заклейщицу. Три заклейщицы не успевали меня обслужить, а если я начну работать «на полную мощность», то они совсем отстанут и придется остановиться. Начальство дало согласие. Уже в первый час я сделал 200 пар. К концу смены была готова 1400 пар. Стихийно собрался летучий митинг, все говорили о том, что можно работать лучше.

Вскоре ударники в другой смене заявили, что тоже хотят работать по-стахановски, и стали давать по 1000 пар. После моего вызова началось большое соревнование обувщиков на московской фабрике «Буревестник». Но у меня еще оставались неиспользованные возможности, и я перетянул 1820 пар.

Стахановское движение на нашей фабрике развернулось в полную силу. Многие пересматривали: свои производственные операции, совершенствовали организацию труда: иначе располагали инструмент, изменяли движения. За счет всего этого выкраивались секунды, уплотнялся рабочий день и увеличивалась производительность. Николай рассказывал о своей работе так увлеченно, что все его заслушались.

Стаханов слушал его взволнованный рассказ и думал: «Как все здорово получается: спросишь о работе, а получается рассказ о жизни. Неразрывно связана наша жизнь с любимым делом. И это, конечно, правильно. Иначе и рекордов не было бы».

В дружеской беседе время пролетело незаметно. Наступил час обеда, все собрались в ресторане. Организаторы сообщили стахановцам дальнейшую, весьма насыщенную программу. Но все-таки немного свободного времени оставалось, и Алексей с товарищами пошли познакомиться с Москвой. Потихоньку, чтобы не остановили вездесущие газетчики, сбежали из гостиницы, стремясь затеряться среди гулявших по улицам столицы москвичей и приезжих.

Глава VI

И на этот раз не удалось Стаханову увидеть Красную площадь. Только дружная компания вышла на улицу, как их окликнул один из организаторов:

- Товарищи дорогие, вернитесь, пожалуйста. Произошли изменения в распорядке дня. Ждем указаний Московского городского комитета партии. - Всем пришлось повернуть обратно.

- Идемте к нам, - предложила Мария. - У нас с Дусей номер из двух комнат. Даже патефон есть.

Все впятером поднялись к Виноградовым...

Стаханов смотрел на девушек и думал, как сестры не походят друг на друга и на ткачих тоже. Дуся скорее похожа на учительницу или пионервожатую: высокая, стройная, живая, все что-то спрашивает или рассказывает. Одета нарядно. А Маша постарше, посерьезнее, больше молчит да слушает, костюм на ней строгий, туфли темные. Скорее за врача ее можно принять, чем за работницу...