Солнце над школой - [42]

Стан ничего особенного собой не представляет — просто три колеса. Два вращаются и движутся в разные стороны, а одно стоит на месте. Те колеса, что движутся, растягивают толстенный стальной бублик. Он тоже крутится и постепенно становится сначала темно-розовым, потом вишневым и, наконец, багровым. Пока меняются эти цвета, бублик все растягивается, делается тоньше и наконец превращается в ровную, красивую, с кантиком на краях баранку. Теперь эта баранка называется уже бандажом. Потом, на другом заводе, в него вставят спицы, и бандаж станет вагонным колесом.

Меня так удивили эти могучие машины, которыми командовали спокойные, ловкие люди, что я простоял у бандажного стана очень долго и не заметил, как наша группа собралась уходить. Меня окликнули, я подбежал к ребятам и сразу увидел, что Шуры Нецветайло и Али Петровой с ребятами не было. Я спросил у Грабина, куда они делись. Тот обиженно усмехнулся:

— У них, видишь ли, родилась идея… — И пояснил: — Шуркина мать работает на этом заводе, и она что-то ему посоветовала. Вот Шурка со старостихой и побежали проверять этот совет.

Мне стало очень обидно: почему же он мне ничего не сказал? Но я сейчас же вспомнил, что, когда мы еще стояли возле школы и спросонья зевали, Нецветайло, кажется, говорил, будто он что-то не то сам придумал, не то ему мать подсказала, и он решил все это проверить. Но я тогда смотрел только на Алю. Мне было очень неприятно, что наша дружба кончилась так глупо. Я несколько раз хотел поговорить с Луной, но, когда встречался с ней взглядом, она гордо поджимала свои яркие губы, вскидывала голову и, потряхивая косичками-крендельками, отходила в сторону.

Шура буркнул:

«Тебе неинтересно, что я рассказываю?»

«Не в этом дело», — ответил я.

«Нет, в этом! Ты какой-то…» — Махнув рукой, Нецветайло подошел к Але.

Я подойти к ней, конечно, не мог. Не буду же я заискивать перед девчонкой! А тут появился Аркадий, и мы пошли на трамвай.

И вот теперь Шура и Луна делают что-то вместе, а я ничего не знаю.

Из бандажного цеха мы пошли в трубопрокатный и смотрели, как из станов с грохотом вылетают тонкие трубы. Но мне почему-то показалось это не очень интересным. Да мы вскоре и ушли с завода. Нецветайло и Петрова появились только на втором уроке — оба радостные и немного смущенные. А на третьем уроке их зачем-то вызвали к директору.

Когда они вернулись, все стали приставать к ним, чтобы они рассказали о своих делах. Но они молчали, причем Алька заявила:

— Мы дали честное слово держать язык за зубами. А когда можно будет, тогда скажем сами.

Просто удивительно, как люди меняются — прямо на глазах. Не успели ее выбрать старостой, как она уже и задается. Да и вообще Аля многое делает неправильно. Ведь если разобраться, так, даже прочитав корешок дяди Мишиного перевода, она должна была сначала поговорить со мной, а со своей матерью потом. А она поступила, как глупый человек и настоящая девчонка: в мастерской не поверила нам и не стала нас слушать и к матери полетела раньше времени.

Глупо все это. И не по-товарищески. Верно говорят, что с девчонками дружить нельзя.

А тут еще Елена Ивановна сказала, что будет родительское собрание, и предупредила, что явка родителей всех учеников, замешанных в историю с пластинками, обязательна. Значит, маме все будет известно, и теперь обещаниями исправиться не отделаешься.

Первый раз мы шли из школы вдвоем с Юрой Грабиным, и я гадал, как нам достанется от родителей.

— Ну, это ясно, — вздохнул Грабин. — А вот почему Шурка ушел с Луной — странно. Как ты думаешь?

Мало ли что я мог думать? Но ведь не обо всем нужно говорить, и я промолчал.

Глава 26. Тайны раскрываются

Погода расклеилась — не то зима, не то опять осень: мокрый снег, лужи, пронзительный ветер. На деревьях сразу не осталось ни одного листика. В школе холодно и сумрачно. Электричество зажигают чуть не с третьего урока. Аля тоже странная — все время не то заплаканная, не то больная. Я, конечно, не смотрел на нее, но она как-то сама попадалась на глаза.

На большой переменке к нам подошел Шура Нецветайло и сообщил:

— Меня опять вызывали к директору и там говорили, что из седьмого класса арестовали двух ребят.

— Чего же ты треплешься? — спросил Юра. — Ведь вы дали честное слово держать язык за зубами.

— Брось ты!.. — рассердился Нецветайло. — Я про одно, а ты про другое.

— Нет, и я про это же.

— Юрка, ты настоящий товарищ… Ну, понимаешь, не могу я говорить. Слово дал! Понимаешь?

Шура очень переживал и злился. Я вспомнил, как он первый пришел ко мне на помощь, и решил, что будет просто нечестно отталкивать товарища. Мало ли что бывает в жизни, а дружбу нужно беречь. Ведь Шура не девчонка…

— А кого же арестовали? — спросил я.

Но Нецветайло не сразу повернешь. Он сначала ответил Юре:

— Вот на днях все станет ясным… Тогда, конечно… тогда я сам первый скажу… И ты, Олег, не думай… Мы с Алькой просто так…

Ну, лучше б он меня ударил, чем сказать такое! Я уже хотел уйти, но до Шуры наконец дошел и мой вопрос, и он объяснил:

— Говорят, Гриня какого-то арестовали… Это не тот, что на тебя тогда лез? (Я кивнул.) А фамилию второго я не знаю.