Солнце красно поутру... - [8]

— Работяга, значит? — уточнил Дачник и сочувственно покачал головой. Качнулась и небрежно зажатая в уголке губ сигарета.

Это пресловутое словечко «работяга» прозвучало как «коняга» и больно резануло по ушам. Меня всегда коробили подобные пренебрежительно-вульгарные выраженьица, а сейчас это слово просто оскорбило.

Я вмешался:

— А ведь правильно говорит человек. Что у вас, разрешение особое на ловлю рыбы сетями имеется?

Дачник внимательно-настороженно глянул на меня сквозь выпуклые линзы и вежливо осведомился:

— А вы случайно не инспектор?

— Рыбак, — холодно ответил я.

— Так мы ведь тоже рыбаки, с той лишь разницей, что никому не мешаем! — почти воскликнул он. — Приехали — и сидите себе у своего костерка, не лезьте к чужому. А то вы полезете, мы полезем — что получится? И потом, откуда вы взяли, что у нас сети?

— Бросьте прикидываться простачком! — резко сказал я, едва сдерживая нарастающий гнев. — Это что, елочные украшения? — кивнул я на рюкзак под кустом, из которого торчали пенопластовые поплавки сетей.

Уловив в моем голосе решимость, гражданин разлился вкрадчивым монологом:

— Так, может быть, вы все-таки инспектор? Или вновь заступивший егерь? Петровича вроде за что-то освободили от этой хлопотной должности. Если так, то мы легко договоримся. Надо беречь нервы, надо отдыхать здесь. Пощадите нас и себя тоже. Вразумите товарища вашего. Мы обязательно договоримся… — и он перевел взгляд на зеленогорлые бутылки, живописно дополняющие уже наполовину сервированный стол.

Не знаю, до чего бы мы «договорились», но свалился в воду мальчишка, вскрикнула мамаша, и все трое мужчин бросились на берег.

— Вот они какие! — проговорил Рыбак. — Сами с усами — и никаких гвоздей! Что захотят, то и сотворят. Никто и не вяжется к ним, никто не приструнит. Всех они тут знают, и их знают. Вроде бы так-то обходительные с людьми, завсегда здороваются, улыбаются. У этого, в очках-то который, дача там, за станцией. Давно уж здесь вижу.

Выбрались из палатки, загремели котелками студенты. Опасливо сторонясь людей, над разворошенным смородиновым кустом убивались, заходились плачем славки.

— Что это тут за гоп-компания к нам присоседилась? — спросил Валера, натягивая на спутанные волосы кокетливую шапочку.

— «Отдыхающие», — с усмешкой сказал Рыбак и начал складывать на костер разбросанные головешки. — Разве не слышали?

— Слышали, — зевнула девушка, кутаясь в прожженный ватник. — Еще как слышали!

Ребята быстро навели порядок вокруг своей палатки, развесили сброшенные Стасиком носки, рубашки. Валера взял гитару, потренькал возле уха, попробовал что-то сыграть.

— Не то! Ну и мальчик, ну и музыкант! — и стал подкручивать струны…

Трое мужчин и женщина хлопотали около Стасика. Дачник с необыкновенной легкостью слетал к палатке, принес махровое полотенце. За ним к палатке бегал отдыхающий в свитере. Прибегал и третий, самый молодой из «гоп-компании», и тоже унес что-то для Стасика.

Женщина нервно выговаривала Дачнику:

— И чего ты с этими мужланами связался?! За ребенком уследить не можешь! Сейчас же увези нас отсюда!

Валера задумчиво выпустил из округло вытянутых губ голубое колечко табачного дыма, цвиркнул сквозь зубы слюной и не сказал, а пропел:

— Ци-ирк!..

Рыбак ушел на берег и тут же вернулся с побледневшим лицом и растерянными глазами. Он долго вопросительно смотрел на меня, а потом с трудом выдавил:

— Леща-то… леща-то нашего нету!

— Как нету?! — испугался я.

— А вот нету, да и все! — отрешенно повторил Рыбак и лег у костра.

Я побежал к лодке. Садок действительно был пустой. Как последнее напоминание о золотой рыбке на дне его посверкивало, переливалось несколько чешуек…

С подавленным настроением я вернулся к костру. Рыбак лежал все так же и потерянно смотрел в небо. Глаза его были влажными. Он часто, как обиженный ребенок, сглатывал слюну, от чего острый кадык его на небритой шее дергался вверх-вниз.

— Стоит ли так расстраиваться? — не очень убедительно начал я, вложив в эти слова весь запас оптимизма. — Ушел — ну и бог с ним, другого поймаем.

Рыбак нащупал в кармане папиросы, закурил.

— Дело-то не в леще, да и не в рыбе вовсе. Наплевал бы я десять раз таскаться по станциям да поездам, пошел бы в магазин да и купил ставриды. Радости-то сколько было! И на́ тебе! Все равно что обокрали… А ведь это из-за них, — Рыбак кивнул в сторону цветной палатки. — Когда подъезжали ночесь на своем катере, волной и выплеснуло… Вон ведь как гнали!

— Наверно, так и вышло, — согласился я. — Но они же не нарочно.

— Знаю, что не нарочно. А что, легче от того? Ить обидно!

Словно подслушав наш разговор, к костру подошел Дачник. Лицо и уши его румяно рдели.

— Как это у горцев: «Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету», — сказал он, слегка качнувшись, но не оттого, что был выпивши, а скорей от давней привычки. — Так вот, в некотором роде эта известная гора пришла к Магомету… Вижу, приуныли вы. Понимаю, понимаю… Ну ладно, давайте к нам, полечим…

Дачник снова качнулся, спружинив коленями, выжидающе посмотрел сперва на меня, потом на Рыбака.

— К тому же у нас нет причин, чтобы не провести это славное утро за одним столом. Ну так что, принимаете приглашение?