Солдаты без оружия - [97]

И, понимая все, Олимов должен, обязан был сегодня ставить перед ними новые, еще более трудные задачи, побуждая работать со все большей отдачей и энергией. Не явится ли это, думал Олимов, причиной недовольств… И тем не менее он был должен…

— Какое такое новое задание? — не очень довольным голосом спросил кто-то.

— Принципиально, товарищи, все остается по-старому, — пояснил Олимов. — И речь идет всего лишь о новых сроках ввода в строй завода, который мы с вами строим. Это требование Государственного комитета обороны. Оно продиктовано, как мы все с вами понимаем, обстановкой, сложившейся на фронте. Срок, который поставлен, — конец марта месяца. Это и есть, товарищи, новая задача, поставленная перед нами, трудармейцами…

Люди молчали.

Молчание нарушил негромкий простуженный голос ака Шади:

— Задание, о котором вы говорите, товарищ Олимов, нам понятно. Мы выполним его, только и вы помогите.

— Шадиджан прав, — подтвердил Хасан-амак. — Люди, уже столько сделавшие, обязательно доведут все, что положено, до конца. Впереди весна, товарищ Олимов, земля будет податливее и мягче, да и голодаем мы не так, как в первые месяцы, когда приехали сюда, — вовремя прибыли подарки наших земляков!.. Так что — будьте уверены, не подведем! Верно я говорю, земляки?

— Верно, верно, — закричал кто-то, — мы на все готовы, лишь бы война, проклятая, скорее кончилась!..

Вечером того же дня пришел Ориф Олимов в общежитие усто Барота и там неожиданно наткнулся на новую неприятность. Исходила она от того же Хамдама Очилова, который, узнав, что его переводят в другой отряд на строительство железнодорожной ветки, уже три дня не выходил на работу, жаловался на сильную головную боль, на то, что замучили круги перед глазами. Замотав шею и уши домашней вязки шарфом, он не вставал с постели и все твердил, что ему очень плохо.

В общежитии Олимова встретили, как всегда его встречали, уважительно, сердечно пожимали руку. Поднялся с нар вслед за другими и Хамдам Очилов, кряхтя, подошел к Орифу, жалуясь на недомогание.

Сели за стол, и Олимов спросил усто Барота и Ака Навруза, все ли здоровы в бараке, на что старейшины ответили, что очень сомневаются в том, что Очилов болен на самом деле. Олимов попросил одного рабочего сходить за фельдшером Харитоновым и, пока ждали его, рассказал об утренней беседе в третьем отряде. Между прочим заметил, что несколько трудармейцев из него будут переведены в другие, в частности на строительство железнодорожной ветки. Цель всех этих перестановок одна — укрепить наиболее слабые отряды, чтобы обеспечить в них дисциплину и тем самым не сорвать срока пуска завода в конце марта.

Доселе молчавшие и внимательно слушавшие Орифа рабочие вдруг задвигались, о чем-то перешептываясь. Олимов и его помощники вглядывались в выражение лиц людей, сидевших и стоявших перед ними, но из-за плохого освещения сделать это было трудно: видны были только силуэты и лишь изредка, когда вдруг на мгновение увеличивался накал электрической лампочки, можно было перехватить чей-то взгляд, рассмотреть выражение лица.

Морщась от неустойчивого света, Олимов после долгого молчания спросил наконец:

— Кто, усто Барот, включен в списки отправляемых в другие отряды?

— Я наметил тридцать человек, товарищ Олимов.

— Кто же именно, вы можете назвать? — неожиданно подал голос Очилов.

— Ну, на ваш вопрос я могу ответить, товарищ Очилов. Вы в этот список включены. Будете работать в отряде на строительстве железнодорожной ветки.

— Разве я здесь плохо работаю, что вы меня отправляете отсюда? — заныл Очилов.

— Надеемся, что вы и там будете работать неплохо, — Олимов многозначительно поглядел на Хамдама. — Это ведь производственная необходимость, и вы должны это понимать. Туда едете не только вы, но и еще многие ваши товарищи.

Пришли фельдшер Харитонов и рабочий, который ходил за ним. Не обращая внимания на их приход, Очилов продолжал упорствовать:

— Я болен уже несколько дней, пускай вместо меня пошлют кого-нибудь другого!..

— Нет, товарищ Очилов, зачем же? Мы попросим Ивана Даниловича хорошенько осмотреть вас и подлечить, если есть необходимость, перед отправкой в другой отряд. — Ориф встал навстречу вошедшему фельдшеру.

Харитонов присел на краешек ближайших нар, усмехнулся, глядя на Очилова:

— Да я же вас сегодня утром осмотрел и повторяю при всех то, что сказал вам: поздоровее многих здесь сидящих будете! Что вы еще от меня хотите, какого диагноза?

— Вы всего-навсего простой фельдшер! — обиделся Очилов. — А я требую, чтобы меня положили в больницу и показали настоящим врачам!

Прислушиваясь к этому разговору, Ака Навруз все время сокрушенно качал головой, наконец и он не выдержал:

— Да какие там врачи, перестаньте, Очилов, не портите нервы ни себе, ни другим! В самом-то деле, вы что, лучше всех, что ли, что к вам должно быть какое-то особое отношение? Чем вы отличаетесь от остальных?

— Кто это — остальные? — повысил голос Очилов. — Я знаю, некоторые хотят мне отомстить за то, что я не боюсь говорить правду в глаза!

— Скажите-ка, Очилов, а Собирджан Насимов, изрешеченный в тридцать девятом году самурайскими пулями под Халхин-Голом, который сегодня едет в этот отряд, — чем он хуже вас, как вы полагаете? — теперь уже совсем жестко, не сдерживая гнева, заключил Олимов. — Или же двадцать восемь других…