Солдаты без оружия - [90]

Голова ее была низко опущена, пальцы судорожно сжимали маленький листок серой бумаги, на нем было что-то напечатано.

— Вот, похоронка! Отец!.. — протянула она листок сыну. — Только что брат твой принес мне сюда, на завод, — заплакала горше прежнего Анна Егоровна.

Федя взял в руки извещение, прочитал и, еле сдерживая готовые вырваться рыдания, все же нашел в себе силы, чтобы успокоить мать.

— Что поделаешь? — говорил он ей тихо, поглаживая по плечам, как взрослый, немало переживший человек. — Что поделаешь, мама? Возьми себя в руки, я тебя прошу!.. Ведь такое горе не только у нас!..

Нормат, слыша все, что говорил мальчик, и видя его мужественное поведение, не мог не удивляться его самообладанию и выдержке. Надо же, такой маленький, а еще находит силы, чтобы облегчить горе матери, думал он, провожая взглядом Анну Егоровну и ее сына, не отступавшего от женщины ни на шаг, бережно поддерживавшего ее. Невольно и Нормат двинулся следом за ними и шел до тех пор, пока перед ним не возник большой проем, выход из цеха, где еще не были навешены двери.

Часть третья И НАСТУПИЛ РАССВЕТ

1

В тот же вечер трудармейцев, обитателей бараков трудовой армии, ожидало радостное известие: с городской почты сообщили, что на имя рабочих Таджикистана пришло очень много посылок и что их необходимо получить как можно скорее.

Аксакал трудовой армии, старшина первого отряда усто Барот поручил это четверым дежурным по общежитиям. До полудня надо было перенести все посылки в тот барак, где жил усто Барот и который являлся чем-то вроде штаба трудовой армии таджиков.

Вечером, когда дневная смена вернулась с работы, когда все умылись и поужинали, усто пригласил из каждого барака по нескольку человек и прочитал им письмо, приложенное к одной из посылок.

«Дорогие наши земляки, — говорилось в нем, — дорогие родственники и близкие! Мы прочитали опубликованное в республиканских газетах открытое письмо вашего политрука товарища Орифа Олимова.

Поверьте, мы восхищаемся вашим доблестным трудом в непривычных для всех вас условиях трудной уральской зимы. Мы убеждены, что ваш труд в тылу ни в чем не уступает героизму наших солдат в действующей армии. Поэтому все мы горды тем, что имеем таких славных земляков и на фронте труда.

Дорогие земляки! Примите наши скромные подарки в знак безграничной любви к вам.

По поручению ваших земляков письмо подписали всего пятьдесят три человека. Список подписей прилагаем.

Мехрабад, февраль, 1942 год».

Усто Барот распорядился разделить посылки таким образом, чтобы всем досталось поровну — по числу проживающих в каждом бараке. И как только это было сделано и представители каждого барака ушли к себе, усто Барот сказал Ака Наврузу:

— Я думаю, друг мой, будет справедливо, если мы поделимся тем, что получили, и с нашими братьями-узбеками, и с учителями, нашими шефами. Как вы думаете? — спрашивал усто, расстилая на столе большой платок.

— Конечно, так и надо сделать! Очень хороша мелодия этого дела! — поддержал Ака Навруз, не преминув употребить любимое выражение.

С этими словами Ака Навруз засучил рукав своего теплого халата и, развязав мешочек, который был прислан лично ему, щедро вынул оттуда добрую половину.

— Поддерживаю тебя, друг мой! Пусть все отведают даров нашей республики! — и усто Барот повторил ту же процедуру со своей посылкой.

Не прошло и часа, как платок, расстеленный Ака Наврузом, не стал виден под высоченной горкой сухих фруктов и кишмиша. Точно такие же горки высились на столах других бараков трудармейцев, которые, узнав о почине своих старейшин, немедленно поддержали его. Довольный щедростью земляков, усто Барот зашел в каждый барак, благодарил всех.

— Спасибо вам, братья! Конечно, я понимаю, не очень-то легко заботиться о других, когда самому еле хватает. Однако, должен признаться, все вы проявили в данном случае щедрость необыкновенную, а ведь это одно из самых прекрасных качеств человека — доброта.

Вернувшись к себе, усто Барот и Ака Навруз долго пили чай, сидя вместе со своими земляками за столом, беседуя о том о сем, вспоминая свою долгую многотрудную жизнь.

— Мне сегодня в связи с этими посылками вспомнился один случай из моей юности, — вздохнул усто Барот. — Вот Ака Навруз и Ульмасов — свидетели этого случая. Помните, друзья, Кузьмина, который служил на железной дороге? Все в том же шестнадцатом году это и случилось… Я много тут рассказывал о том, как мы жили в Сибири… Так вот, заболел однажды Кузьмин, а мы все в дружбе с ним, из ссыльных он был. Заболел тяжело, чуть богу душу не отдал. Однако после болезни так ослаб и обессилел, что еле рукой и ногой мог шевелить. Мы с ним делились всем, чем могли. Но, конечно, всегда найдется паршивая овца в стаде: были и такие, что держались в стороне и капли жалости не проявили по отношению к Кузьмину. Больше того, один из них, как сейчас помню, по фамилии Самарин, послушавшись дружков своих, раньше нас вернувшись с работы, обчистил коробок, в котором мы запасали еду для больного. Оказывается, как мы потом узнали, бедняга Кузьмин умолял Самарина не делать этого — боялся умереть с голода… Самарин же, пнув ногой пустой коробок, ответил ему, что тот и так пропадет, что, мол, лучше будет для всех — лишний рот…