Солдаты без оружия - [31]

Одил-амак что-то неразборчиво шептал, Ориф услышал лишь последние слова:

— …Кто знает, жив он или мертв?..

Извещение, подписанное политруком Хохловым, навело Орифа на печальные размышления. «Пропал без вести… Лучше бы уж вообще не было ответа, — с горечью думал он. — Кто знает, может, раненый, попал в плен или погиб? Нет, нет, лишь бы не плен! Нет страшнее позора!» — гнал он от себя эти мысли.

Кто-то звонил в дверь, и Ориф пошел открывать. Подумал: наверное, жена. Воспользовавшись отсутствием сына, Одил-амак, который едва сдерживался в его присутствии, теперь дал волю слезам. И будто полегчало немного на сердце. До его слуха донесся усталый голос невестки. Одил-амак пошел к двери и был поражен тем, что увидел. В прихожей стояла Шамсия, прижимая к груди ребенка с белесыми волосенками. Правая ножка и головка забинтованы. Ориф, ничего не спрашивая, молча помогал жене раздевать его, укутанного в пальто не по росту, теплый платок. Распухшие веки Шамсии были воспалены.

— Здравствуйте, отец! — едва слышно поздоровалась Шамсия. — С приездом вас! Вот, видите, пришлось задержаться, — она кивнула на ребенка.

— Здравствуйте, Шамсия-хон, — ответил Одил-амак. — Что за ребеночка вы принесли?

Шамсия ласково прижимала к груди сонного ребенка, грустно взглянув на мужа и свекра, ответила Одил-амаку:

— И не знаю, отец, пока ни о чем! — Она пошла в спальню, еле сдерживая слезы.

Вот уже два месяца детские сады, ясли, школы и областная больница Мехрабада стали пристанищем для детей, эвакуированных из прифронтовой полосы. Многие пострадали при фашистских налетах, бомбежках, потеряли родителей, были ранены, истощены от голода, от перенесенных нервных потрясений.

Те, кто попал к Шамсие в детскую областную больницу, были доставлены из Ленинграда и Ленинградской области. Почти сто человек, и на каждом оставил свою безжалостную печать уничтожающий все на своем пути огонь войны. У одного ребенка перебинтована голова, у другого — нога, третий с повязкой на руке, четвертый с перевязанным горлом или плечом… Некоторые забинтованы, словно мумии, с головы до ног. Не смолкает в больнице плач ни днем ни ночью, и равнодушный камень не остался бы безмолвным, слыша, как дети зовут, может быть, навсегда потерянных близких:

— Мамочка!.. Где ты? Очень головка болит!

— Папочка! Приди за мной, я так соскучилась по тебе!..

Шамсия, как и весь персонал больницы, металась с утра до позднего вечера между ранеными и больными детьми, стараясь облегчить их страдания, то нежно поглаживала по головке одного, то успокаивала, по-матерински ласкала другого, то читала стихи, сказки третьему, отгоняла от сердца малыша поселившуюся в нем печаль… И очень скоро дети полюбили Шамсию, она их лечила, обращалась с ними ласково, — а маленькому ребенку необходима забота взрослого! Они полюбили Шамсию и привязались к своему врачу.

Особенно прикипели к ней душой брат и сестра Нина и Саша из Пскова, с нетерпением каждый день ждали прихода Шамсии на работу и нередко, если она запаздывала, засыпали вопросами медсестер и нянечек: «Где наша тетя доктор? Почему она так задерживается? Мы соскучились, позовите ее, пожалуйста, пусть скорее приходит!..»

Состояние Саши поначалу было тяжелым: осколок бомбы попал ему в живот, задев кишечник и желудок. Нина не отходила от брата, разучилась улыбаться. Шамсия старалась уделять этим двоим больше внимания, чем остальным, подолгу сидела иногда с ними и после работы.

— Когда мы совсем поправимся, то вернемся домой к папе и маме, ведь так, тетечка Шамсия? — неуверенно спрашивала Ниночка.

Они были слишком малы, чтобы понять все, что происходит с ними, понять, что война трагически изменила их судьбу. Они не знали, что Псков давно занят немцами, а их родители в день проводов детей на вокзал попали под сильную бомбежку. Бомбили и эшелон с детьми, но каким-то чудом машинист вывел его из-под огня. Они ничего не знали, как и все другие дети, которых приютил Мехрабад: их родители считались без вести пропавшими.

Саша с надеждой глядел на сестру, старше которой был на два года, не по-детски устало говорил:

— Может быть, наши родители после той бомбежки лежат в какой-нибудь больнице, как вы думаете, тетя Шамсия? Вроде нас…

Шамсия соглашалась с Сашей, ласково поглаживала его горячий от высокой температуры лоб.

— Да, Сашенька, наверное! Вот вы с Ниночкой поправитесь, они к этому времени и выйдут из больницы, вы обязательно увидитесь!..

Успокаивала, старалась, чтобы дети не видели ее слез, а у самой они подступали к горлу. Да и кто выдержал бы этот печальный болезненный взгляд запавших глаз, как бы моливших взрослых о помощи?

Шамсия дважды оперировала Сашу, перепробовала лечение самыми разными лекарствами, делала все возможное для его спасения, но состояние мальчика все ухудшалось. Он таял на глазах, словно свечка.

В тот вечер, когда Одил-амак приехал к сыну с извещением о без вести пропавшем Маруфе, самочувствие Саши вдруг резко ухудшилось — и никакие лекарства, уколы уже не помогали: к полуночи он умер. Сестренка своим плачем подняла на ноги всю больницу.

— Где Саша? Куда он ушел? Почему меня бросил? Пусть он придет обратно, я не засну без него! — кричала Нина, вцепившись в халат Шамсии и не отпуская ее от себя.