Солдаты без оружия - [116]

— Тем лучше.

Бударин жестом велел командирам подойти поближе, негромко объявил:

— Получен приказ: станцию не сдавать. Если понадобится — стоять насмерть. Конечно, без пехоты нам нелегка придется. Но на то мы и гвардейцы…

— Будьте спокойны, товарищ гвардии полковник. Воевать научились.

— Я в этом уверен. Остальное будет в приказе. — Бударин обратился к начальнику штаба: — Заготовьте приказ.

Начальник штаба, гвардии подполковник Кушин, молча пристукнул каблуками.

— Про баню слышали? — спросил Бударин.

— Так точно.

— Учтите — это большое дело. Усталость как рукой снимет.. Чтобы все помылись! Начсанбриг, проверь.

— Есть, товарищ гвардии полковник.

Голос у Филиппова был ровный, твердый, без робких ноток.

— Медсанвзвод развернешь здесь же.

— Слушаюсь.

Бударин пошел дальше.

Экипаж машины номер «сто» выстроился у танка. Люди стояли по росту, по команде «Смирно», молодцевато повернув головы в сторону комбрига.

— Вы посмотрите, какие орлы! — воскликнул Бударин. — Как, гвардейцы, удержим станцию?

— А фрицев много, товарищ гвардии полковник? — поинтересовался Любопытный.

— Несколько гренадерских дивизий.

— Гренадерских! Сколько мы их побили!

— И этих побьем! — уверенно, за весь экипаж, сказал Рубцов.

— Молодцы!

Бударин постоял, полюбовался людьми, потом повернул к штабу.

IV

Филиппов знал, что́ ему надо делать. Он подыскал подходящее помещение для медсанвзвода — вместительный подвал школы, приказал Рыбину развертываться, а сам отправился проверить, как дела с баней. Навстречу ему попадались раскрасневшиеся танкисты. Над ними легким облачком вился пар, будто они оттаивали под солнцем.

Баню оборудовали в пустом доме. Он состоял из трех комнат. В первой устроили раздевалку, во второй — мойку, в третьей — одевалку. Люди входили в парадную и выходили черным ходом. Баня получилась что надо — настоящий санпропускник.

Филиппов вошел со двора. В одевалке пахло махорочным дымом и нафталином. Танкисты в ожидании товарищей сидели на диванах, курили. Лица были блаженные, довольные: так приятно отдыхать, чувствовать свежесть белья и чистоту тела.

— С легким паром, товарищи.

— Спасибо, доктор.

— Как помылись?

— Хорошо. Будто сто пудов с плеч свалили.

— Нельзя ли, доктор, спиртишку выписать?

— Зачем?

— Да, говорят, после бани очень полезно. Организм будто бы очищает. Снаружи-то смыли, а снутри…

Танкисты весело засмеялись. Филиппов прошел в моечную.

Там было парно, от печки несло жаром. Соболев яростно хлестал себя по мокрому телу свернутым в жгут полотенцем и громко, в лад ударам, припевал:

Ты почо меня не любишь?

Я почо тебя люблю?

Ты почо ко мне не ходишь?

Я почо к тебе хожу?

— Здравия желаю, товарищ капитан! — крикнул он, встряхивая взъерошенной головой.

— Здравствуй. Зачем же ты себя бьешь?

— Гы-ы… бью… Это я парюсь.

В раздевалке находилось человек десять танкистов, в числе их Рубцов, Любопытный, Сушенка. Солдаты стояли с вывернутыми наизнанку рубашками. Чащина и Цветков проводили санитарный осмотр. Заметив начальника, фельдшер и старшина смутились.

— В чем дело? — спросил Филиппов.

— Да вот… — буркнул старшина и сердито махнул рукой в сторону Сушенки.

Сушенка повел длинным, острым носом, метнул опасливый взгляд на капитана.

— Вошку нашли, — сказала Чащина.

— Это плохо.

— Наверное, где-нибудь подобрал; прошлую ночь в усадьбе ночевали, — объяснил старшина.

Сушенка помотал головой, начал оправдываться:

— Что я, один, что ли? Подумаешь…

— Молчи уж лучше! — крикнул Рубцов. — Неряха!

— Убрать его с нашей машины, да и только, — загорячился Любопытный.

— Вы знаете, отчего сыпной тиф бывает? — спросил Филиппов.

— Да все он знает, — ответил Рубцов за Сушенку. — Он хотя у нас в роте недавно, а работа с ним велась.

— Видимо, недостаточно. — Филиппов повернулся к Чащиной, приказал: — Провести тщательную санобработку.

— Слушаюсь.

По дороге к штабу Филиппов заходил в дома, спрашивал у поляков:

— Больные есть? А насекомые есть?

Жители качали головой, односложно отвечали:

— Та нема, пан. Вшиско герман забрал.

У костела Филиппов встретил командира второго батальона. Дронов шел валкой походкой, крепко ставя ноги. За ним тянулся ординарец — белобрысый рослый ефрейтор со свертком белья под мышкой. Оба направлялись к бане.

— Здравствуйте, товарищ гвардии майор.

— А, доктор, привет, привет, — загремел комбат, подавая Филиппову тяжелую, твердую, как железо, руку.

Филиппов бросил косой взгляд на ординарца:

— Я к вам, товарищ гвардии майор, с большой претензией.

— Что такое?

Глаза комбата округлились, настороженно впились в лицо Филиппова. Филиппов кивнул в сторону ординарца.

— Ты, Фролов, крой до бани. Я догоню, — сказал Дронов.

Филиппов с упреком поглядел на рябое широкое лицо комбата:

— Слушай, Дронов, у тебя идет баня, а ты не интересуешься.

— У меня дел и без нее хватает.

— Брось, Дронов, не то говоришь. Баня — важное дело.

Комбат поморщился, отмахнулся:

— Ты только не агитируй меня. Я сам, понимаешь, в здравом уме.

— Ты не шуми.

— Да не шумлю я, голос у меня такой.

— Так вот, комбат, я и говорю, зря ты не заглянул. Недооцениваешь…

Комбату не нравился разговор.

— Слушай, доктор, занимайся ты своим делом. А мне фрицев бить, батальоном командовать. А то — баня! Подумаешь, штука. У меня там фельдшер и старшина имеются.