Солдатом быть не просто - [22]

Сатпаев, приподнявшись на постели, склонился к Воронкину. Раздумчиво, не торопясь, говорил шепотом:

— Вспомнилась одна такая же ночь… Вьюга метет и воет за стеной, я лежу в постели и тихонько плачу. В сорок третьем то было… Днем мать получила похоронную: отец на войне погиб. Нас у матери четверо было ребятишек. Я самый старший, девятый годок шел. Две девочки, братишка. Мать уборщицей работала. Лежу и плачу… Отца жалко, мать жалко и себя. Заметет, думаю, все дорожки — как пойду в школу в худых ботинках? К утру откопали нашу дверь. Люди пришли, мне валенки принесли и шапку. Шапка ношеная, но теплая. Сестренкам платьишки теплые дали, братишке пальтишко… Не пропали мы тогда, Степа… Братишку днем соседи брали к себе, сестренок мать в детский сад водила. Меня кормили в школе… Пособие мать получала. Много у нас людей хороших кругом…

— А ты, Садык, как? Учился потом?

— Учился, как же. Семилетку кончил. Мать жалко было — решил помогать. Пошел в ремесленное. Слесарем стал, работал три года, а вечером учился. Девять классов кончил. Отслужу и за десятый возьмусь, а там…

Воронкин слушал и проникался к Сатпаеву все большим уважением. Вот откуда его упорство! Меня жизнь так не терла. Рядом всегда были отец, мать, бабушка. Жил в довольстве, к труду не прикасался. После средней школы год отсиживался дома. Может, оттого и слабости эти?

Некоторое время лежали молча. Потом Воронкин нащупал в темноте руку Сатпаева, легонько пожал.

— Не серчай, Садык, за вчерашнее… — Помедлив, попросил: — Помоги мне завтра тот сарай починить.

— Сарай? — Садык снова приподнялся на постели. — Не беспокойся, Степа, это дело общее. Все пойдем. Выходной же завтра.

К утру пурга утихла. Ветер намел сугробы, принарядив землю причудливыми застругами.

После завтрака второй танковый, прихватив инструменты, направился в село. Снежный наст искрился. Было тихо, морозно. Из труб колхозных изб столбами поднимался дым. И подобно тому, как злая пурга сменилась ласковым покоем, к Воронкину после вчерашней встряски тоже пришло успокоение. Это была уверенность в своих силах, вызванная душевным подъемом, теплым чувством к товарищам, напомнившим ему о солдатском долге. Вот они всем взводом идут устранять его промах. Друзья-товарищи…

Занятый своими мыслями, Воронкин не заметил, как они подошли к дому председателя колхоза Лемехова. Завидев танкистов, он вышел на улицу.

— Добро пожаловать, соседи! Куда это вы, хлопцы, с инструментом? Не на заработки ли?

— С повинной пришли, Николай Алексеевич, — ответил командир взвода.

— Повинную голову меч не сечет. В чем промашка-то?

— Пришли ваш сарай починить; вчера ночью зацепили танком.

— Какой сарай?

— Тот, что у моста.

— Ах, тот! — Председатель передохнул и деловито спросил: — У вас когда такие же занятия будут?

— Дня через два, — ответил командир, удивленный неожиданным вопросом.

— Есть к вам просьбица. Когда будете ехать туда, зацепите танком за другой угол этого же сарая. — Он гулко захохотал. Сквозь смех договорил; — Тот сарай мы давно собираемся снести.

Танкисты тоже улыбались. Не смеялся только Воронкин. Шагнув к Лемехову, сказал:

— А мне от этого не легче, Николай Алексеевич! Мог бы и хороший порушить.

— Хороший не надо, — председатель продолжал улыбаться. — Ты, что ли, Степан, тот угол своротил?

— Я, — опустил голову Воронкин.

— Это хорошо, что тебя заело. Когда вот так припекает — толк бывает. Жалко, поди, былой славы?

— Э, слава что!.. — махнул рукой Степан.

— Не говори так, сынок. Слава у нас не покупная, в труде достается. Долго человек трудится на новом месте, пока уважение заслужит, а худую славу в один момент можно получить. Это все одно как на крутую гору лезешь, а потом вдруг сделал неверный шаг и… сорвался. Трудненько потом бывает снова уважение вернуть. — Помолчав немного, продолжал: — Оно, конечно, дело у вас сложное… Техника, одним словом. Здесь, кроме всего прочего, нужно упорство. Вот мы, к примеру, упорно добиваемся, чтобы колхоз стал миллионером. И добьемся! Глядишь, то с севом иногда, то с уборкой поджимает или еще с чем. Одна трудность за другой… Они пытаются отбрасывать нас назад, а мы не поддаемся, идем вперед. Так и в вашем деле. — Председатель хлопнул Воронкина по плечу: — Верно я говорю, Степан?

— Верно.

— Ну, а раз верно — за дело. — Улыбнувшись, сказал: — Цыплят по осени считают. Вот мы и договоримся осенью итоги подбить. Соберемся, как всегда, вместе на торжественное собрание в честь Октября, посмотрим, кто чего добился. И ты, я думаю, не подкачаешь…

3

Узким кажется мир, когда смотришь на него через танковую щель. Воронкин видит осеннее разноцветье кустарника, несколько деревьев с неопавшими еще, но уже прибитыми временем листьями. А что дальше? Дальше, по данным разведки, заболоченный участок, а за ним — высота «Крутая». На ней успел закрепиться «противник».

Где-то впереди перед высотой накапливается для броска в атаку пехота. Еще километров пять, и танки пройдут через ее боевой порядок и первыми устремятся на штурм высоты. Не совсем обычное дело. Полчаса назад комбат сказал танкистам второго взвода: «В преследовании вы показали умение водить танки на высоких скоростях, а теперь покажите, что умеете атаковать и на предельных углах подъема». Повернувшись к командиру взвода, спросил: «Все танки поднимутся на высоту?» Лейтенант уверенно ответил: «Все».