Соль с Жеваховой горы - [43]

Но в тот день Володя справился с газетным процессом не удивление быстро. Он немного сократил основные статьи, урезал новости, расширил сводку с партийного съезда и поступил невероятно мягко со статьей одного репортера, которую, в нормальном состоянии, порезал бы на треть. Все это он сделал со всеми газетными полосами очень быстро, в течение часа, и отослал девушку из типографии обратно на рабочее место.

Затем, тяжело вздохнув, поднялся из-за стола, собрал в кожаную папку необходимые документы и так застыл, печально глядя перед собой. Сосновскому было страшно.

Страшно ему было достаточно долго, еще с ночи, когда, промучившись до рассвета, он принял непоколебимое, ну просто нерушимое решение. Он решил поступить так, как требовала его совесть. И заодно покрыть себя нестерпимым позором. Володя решил развестись. Для бывшего князя Сосновского поступить так, пусть даже с неверной женой, означало несмываемый позор.

В среде, из которой вышел Володя, в которой так долго и счастливо жили его родители, разводов не существовало. Развод бросал на весь род грязное, позорное пятно. Он словно подчеркивал несостоятельность мужчины, который не справился с грузом взятых на себя обязательств и позорно капитулировал. Это было мерзко, унизительно, словно подчеркивало ущербность. Разведенных людей не принимали в приличном обществе. Они становились изгоями. И Володя не сомневался, что родители переворачиваются в гробах от его решения.

Все изменилось с приходом большевиков. На какой-то период брак перестал быть таинством, мгновенно потеряв свою значимость. Новая мораль допускала между мужчиной и женщиной такие отношения, которые прежде были абсолютно невозможны без брака – к примеру, совместное сожительство.

Но очень скоро большевики осознали свою ошибку, поняв, что чем больше независимым становится человек, тем сложнее им управлять. И превратили брак еще в один рычаг управления, придав ему несколько другую, уже не моральную, а социально-политическую окраску. Вновь принялись осуждаться разводы, и большевики делали все для того, чтобы уменьшить количество разведенных в своих рядах. Развестись означало вызвать огонь на себя. Но, несмотря на это, Володя собирался поступить именно таким образом.

Дверь его кабинета распахнулась, и Сосновский увидел на пороге человека, которого ожидал увидеть в этот день меньше всего. Но, тем не менее, был безмерно рад. Это был его друг Павел Дыбенко, один из самых больших людей не только в Одессе, но и во всей УССР.

В Одессе располагалась важная воинская часть – Управление 6-го стрелкового корпуса Украинского военного округа Вооруженных сил Украины и Крыма. И командиром корпуса был назначен Павел Ефимович Дыбенко. Володя пришел к нему брать интервью – это было необходимо для парадного выпуска газеты, посвященного одному из майских праздников. Они разговорились, затем продолжили общение. И с тех пор их связывала достаточно крепкая дружба.

Павел Дыбенко был старше Сосновского. Опытный командир, он прошел все фронты гражданской войны, но ничем не напоминал подлеца Патюка. В глазах Володи Дыбенко был похож на настоящего офицера царской гвардии. Он чем-то напоминал его старшего брата. В нем была воинская доблесть, честь, достоинство и все те редкие качества, большинство из которых в новом времени были утрачены. Несмотря на то что Дыбенко не умел наушничать и доносить, он сделал блестящую карьеру, став одним из первых людей в городе. Но то, что он стал очень большим начальником, ничуть не испортило его.

Дыбенко не зазнался, не испортился, поэтому его любили и ценили не только начальство, но и подчиненные. С Володей же его связывала некая общность взглядов, какая-то тонкость натуры, в общем-то удивительная для военного.

– Откуда ты? – Сосновский не поверил своим глазам – вот уже много дней его друга не было в городе, и он знал, что в области происходит что-то серьезное.

– Отовсюду. Из Херсонщины, – Дыбенко неопределенно махнул рукой. Володя знал, что в области вспыхивают жестокие крестьянские бунты, но об этом нельзя было говорить. – Вот, приехал только и сразу к тебе, – выдохнул. – Да ты, я вижу, уходишь? Начальство вызвало на ковер?

– Если бы… – Володя заметно помрачнел, – нет. С начальством как раз все в порядке. Тут такое дело… Ты на машине? Подбросишь до суда?

– Куда? – Дыбенко не поверил своим ушам.

– Или до загса, я не знаю… – Володя сник. – В загс правильнее, наверное, будет, – начал он. – Я, видишь ли, с женой… С бывшей женой решил развестись…

– Так, – лицо Дыбенко вдруг стало невероятно серьезным. – Из дома, как я понимаю, ты ушел? Есть где жить?

– Ушел, – вздыхая, кивнул Володя, – я теперь в Каретном переулке живу. Старую свою квартиру снял.

– Ясно, – четко, по-военному отрезал Дыбенко. – Значит так, сейчас мы едем к тебе домой и говорим. С работы уйдешь – не проблема. Один день можно. Надо говорить.

– Да не о чем разговаривать! – Володя только рукой махнул горестно. – Я уже все решил.

– Я сказал едем! – Дыбенко был настроен решительно. – И коньяк хороший возьмем!

Сосновский попытался было протестовать, но друг выдворил его из кабинета…