Соль с Жеваховой горы - [27]

– С чем еще? – Моня удивленно поднял вверх бровь.

– Идея есть у меня. Как кое-что развернуть в Одессе. По точкам. С контрабандой это связано, Моня. И ты поможешь мне в этом. Ты – и вот он, Соляк, – в голосе Зайдера была такая убежденность, что Моня даже не осмелился возражать.

– Так контрабанда… это.. – Кашлянув от смущения, впервые вступил в разговор Соляк – такой напряженный, что даже уши у него покраснели от смущения. – Паук это… верховодит. Он под себя подмял… Это… вот. Оно…

– Паук, – пренебрежительно скривился Зайдер, – тоже мне, сопля! Это шо, гембель для фраера, который стоял за самим Японцем? Я его так подомну, шо уши у него отвянут! А тебя, Соляк, большим человеком сделаю в городе. Если твои люди мне помогать будут.

– Так это… оно… ага… – восторженно выдавил Соляк.

– Сказать легче, чем сделать! – Моня был настроен скептично. – Для начала надо убрать Паука. А за Пауком знаешь кто стоит? Котовский! И пес этот его борзый… Ну, ты его знаешь. Вместо Цыгана встал.

– Мишка Няга, – подсказал Соляк.

– Котовский? – Зайдер нахмурился. – Никогда с ним не воевал! Он в Одессе разве?

– Сейчас нет, – сказал Моня Кац, – но от него пес этот бизнес крышует. Под себя многих ребят подмял. И к Пауку подбирается. Паук ему дань платит. Говорят, люди этого Няги постреляли рыбаков в интересах Паука. Он берет контрабанду в городе. Куда тебе соваться! Японца нет. Кто тебя прикроет?

– Туча, – убежденно сказал Зайдер. – Туча, когда сдам часть контрабанды ему.

– А Туча враждует с Пауком, – вдруг произнес Соляк и сам, похоже, обалдел от такой сложной мысли, – они как пес с кошаком. Совсем того…

– Вот видишь! – Зайдер с укором посмотрел на Моню. – Зря ты в меня не веришь! А если будет подо мной контрабанда, сколько товара ты пропустишь по своим биржам? Ты лучше о том подумай!

Моня задумался. Впервые в словах Зайдера для него отчетливо мелькнул здравый смысл. И Мейер прекрасно понял это по тому, как изменилось лицо Каца.

– Допустим, – Моня не собирался так просто сдаваться, – но Котовский?

– Котовского нет в Одессе, – повторил Зайдер слова Мони.

– Ему этот… батька Махно накостылял, – снова вдруг встрял Соляк и, поймав удивленный взгляд Зай­дера, пояснил: – Под батькой Махно селяне гуляют… Э… вот оно… такое… мне робяты сказывали… Говорят…

– А ну-ка расскажи подробнее! – заинтересовался Зайдер. Но Соляк тут же сбился, издав вместо членораздельного текста какое-то коровье мычание. Его лимит на интеллектуальное выражение своих мыслей в тот вечер был полностью исчерпан.

– Про Махно не расскажу, – Моня с презрением посмотрел на Соляка, – свои неудачи на фронте он очень сильно скрывает, но слышали, что дела у него там обстоят не блестяще. А вот за Одессу и Котовского в ней могу кое-что рассказать.

Зайдер уселся поудобнее, и Моня Кац начал свой рассказ. Начал он его издалека.

16 июля 1920 года в Галиции Котовский был ранен в голову и в живот. Ранение было очень тяжелым, оно дополнилось серьезной контузией. В результате этого Котовский выбыл из строя на два месяца и был отправлен в Одессу, чтобы поправить свое здоровье. Его поселили на роскошной вилле на Французском бульваре, а сопровождал его неизменный и верный адъютант Мишка Няга. По слухам, его Котовский подобрал где-то на полях сражений и приблизил к себе так, как не приближал никого и никогда.

Вспыльчивый, с тяжелым характером, надменный Котовский плохо сходился с людьми. Друзей у него не было. А многие не любили его за противоречивость характера. Поэтому столь тесная и долгая дружба была непонятна и загадочна. Ее могли бы истолковать двояко, не заслужи Котовский славы жуткого бабника, который не пропустил ни одной юбки в городе. А об его оргиях на вилле, когда, прихватив несколько девиц легкого поведения, он предавался самому изощренному разврату, ходили легенды. Поэтому никто даже не допускал мысли о том, что там мог быть другой интерес.

Можно было объяснить эту привязанность тем, что Мишка Няга льстил Котовскому, пел ему дифирамбы и во всем потакал. Но и это было не совсем верно – многие слышали, как Мишка отпускал в адрес своего друга достаточно едкие и острые замечания, иногда даже высмеивая его. Что же могло быть тогда?

Скорей всего, между ними было много общего, что часто является залогом самой прочной дружбы. Оба были циничны и бесстрашны, хорошо знали жизнь. У обоих была любовь к лошадям – Котовский любил их с самого детства и всем рассказывал, что вырос в богатой усадьбе под Кишиневом, где было много лошадей. У его отца были конюшни, слава о которых гремела по всей империи, потому Гриша Котовский лошадей с детства любил больше, чем людей.

Мишка Няга, выросший в цыганском таборе, тоже был с лошадьми с самого детства. Он помогал Котовскому создавать знаменитую конницу, которая принесла ему столько побед.

Поэтому именно Мишка Няга, к советам которого Котовский прислушивался, посоветовал занять ему место в криминальном мире Одессы и задуматься о том, чем будет заниматься в будущем. Сам Мишка взялся играть двойную роль: стоя одной ногой у красных, другой находясь на криминальном дне, наследовать Цыгана и помогать Котовскому влезть хотя бы в какую-то нишу.