Соль - [75]

Спуск принес более неприятные ощущения. К тому времени, как я начал падать, уже опустилась темнота. Меня отбросило на несколько километров на восток. Но я сверил направление по компасу и пошел к машинам.

Для меня началась самая сложная часть операции, потому что раненая нога никак не давала покоя. Очевидно, на протяжении всего боя адреналин просто не давал мне заметить, сколько боли причиняла застрявшая игла. Я хромал, передвигаясь очень медленно, и когда добрался до автомобилей, почти все уже собрались там.

Я очень хорошо помню этот путь в темноте, потому что, даже несмотря на больную ногу, на опасение, что сенарцы все-таки соберут силы и контратакуют нас, я осознавал прекрасное, почти религиозное ощущение в животе, растущее чувство, которое можно описать единственным словом, мало употреблявшимся в отношении меня: мир. Было что-то чужеродное в том удовлетворении, но оно присутствовало. К тому времени, как я прибыл на место, оно распустилось внутри меня в полном великолепии.

Мы потеряли семь человек убитыми или ранеными. Или, если быть точным, убитыми и ранеными, а затем убитыми. Потому что те, которых подстрелили так, что бедняги не смогли активизировать рюкзаки, наверняка погибли позже в драке. В любом случае тех семерых мы больше никогда не видели. Но хотя мы и подготовились к контратаке, той ночью ее не случилось.

Я стащил ботинок и занялся собственной раной: просто перебинтовал ее. О восстановлении плоти не могло быть и речи, и мы с радостью забыли привычки цивилизации. Поэтому я перевязал ногу, как мог, и надел ботинок обратно. Потом снял куртку, всю верхнюю одежду, решив посмотреть, что сталось с моей кожей.

Шепот причинил немалый ущерб: кожа горела красным от множества ссадин. Лучше всего, наверное, оставить все как есть, заключил я и оделся снова. Куртка немного поистрепалась от ветра, но ее еще можно носить.

Я обошел машины и поговорил с каждым низким приглушенным голосом.

Потом пошел в один из автомобилей и улегся на койку. Несмотря на тянущую боль в боку, на котором я лежал, сон пришел легко. Все, что я запомнил из той ночи, — это видение. Мне явился Дьявол, высокий худощавый мужчина с очень маленьким носом, больше похожим на морщину на лице, но с огромными глазами и густыми бровями, которые как одеялом прикрывали веки. Его одежда состояла из красной мантии и красной же шотландской юбки, а кожа белела наподобие соли. Во сне я стоял на коленях сзади него, держась за краешек юбки, меня поразили его мощные ноги, волосы на которых росли точными линиями, как полоски металла, выстроенные в ряд под действием магнита.

Поднявшись с колен, я обнаружил, что стою лицом к лицу именно с дьяволом, хотя не помню, то ли я обходил его, то ли повернулся. Мужчина улыбнулся. Это была страшная улыбка. Я сказал ему, как настоящий иерарх:

— Теперь я должен получить свою плату.

А он засмеялся и сообщил, что в его утопическом царстве существует только бартерный обмен.

— Ты уже понял это, — добавил Дьявол, — из-за того, кем стал. Ты понял, что я плачу тебе удовольствием, а ты в обмен отдаешь мне свою боль. Таким образом, мы оба остаемся довольны.

Беспокойный сон.

Утром, после окончания утреннего Шепота, мы поехали на восток.

БАРЛЕЙ

В начале войны нас, без сомнения, постигла неудача.

Алсиане ударили во время вечернего Шепота, чего, сознаюсь, я никак не ожидал. Они выставили плохо дисциплинированные, но многочисленные войска, которые натворили немало бед. Но показателем недостаточной упорядоченности военной организации алсиан стал огромный временной перерыв между атакой наземных и воздушных сил. Вместо того чтобы напасть разом, они прождали несколько часов, прежде чем задействовать самолеты.

Я иногда думаю, что их ошибкой было хаотичное мышление: наземные войска пытались использовать Дьявольский Шепот как прикрытие (хорошее решение), но в таких условиях самолеты действовать не могут. Вместо того чтобы ударить сразу после окончания ветра, алсиане медлили с воздушной атакой до наступления полной темноты, как будто боялись напасть в сумерках. Принимая во внимание легкость, с которой самолеты обнаруживаются приборами и днем и ночью, можно понять всю глупость их плана.

Глупость обошлась им дорого.

Записей первого удара не сохранилось, зато воздушная битва запечатлена во всех подробностях. Меня хвалили за предусмотрительность, с которой я приказал поднять в воздух все наши самолеты, но здесь скорее сказалась воля Божья, которую я бы не стал ставить себе в заслугу. Помню первые рапорты с места событий, прерываемые помехами — обмен информацией всегда затрудняется во время Дьявольского Шепота, — но вполне разборчивые. Вначале мы не вполне поняли, кто нас атаковал, то ли вконец обнаглевший Конвенто, то ли Алс, но в любом случае осажденным требовалась воздушная поддержка.

Сенар находится в шестидесяти километрах к востоку от Алса, и Шепот прекращается здесь на несколько минут раньше, чем там, поэтому мне удалось поднять в воздух самолеты до того момента, как атака закончилась. Я знал, что некоторые наши аппараты враг уничтожил еще на земле, хотя точная цифра оставалась неизвестной. Я действовал так, будто мы полностью лишились воздушной поддержки, и действовал быстро.