Соль - [27]

Какой-то мужчина ее бил. Был ли он похож на Альбена? Были ли они в глазах шлюхи все одинаковы, и боялась ли она, что он тоже прибьет ее? Тошнота от ее духов стала сильнее, и он подумал об Армане, сидевшем в двух шагах в ожидании сына, лишающегося невинности. Был ли он сам клиентом этой девчонки? Мог ли он быть мужчиной, обрушившим на нее свои кулаки в минуту наслаждения, теша похоть, испытывая свою власть? Наконец: доколе Альбен мог быть повторением отца? Эрекция ослабла, член обмяк, и девушка поспешила взять его в рот, узкий и механический. Он яростно оттолкнул ее, и она отлетела на матрас. Альбен пыхтел, задыхался, ему хотелось бежать как можно скорее из тесноты грузовичка и от близости девушки. Он надел штаны и протянул ей ее блузку. Она поколебалась, прижимая скомканную тряпочку к животу. Он жестом велел ей одеться, и она повиновалась. Тогда Альбен лег на матрас. Они не разговаривали, лежа рядом, глядя на фонарик под потолком и круг света. Ногой он снова раскачал проволоку. В этом колыхании присутствие девушки стало ему привычным, и Альбен убрал прядь волос с ее лица. Под слоем румян оно казалось еще более юным. Она непонимающе смотрела на склонившееся над ней лицо. Он прижал палец к ее губам, призывая к молчанию. Он видел, что девушка его боится, и скользнул пальцем по мякоти губ, пока последняя фаланга не уперлась в их уголок, ощутив зубы. Наконец он сел и распахнул дверцу. Дневной свет показался ему ослепительно-белым, и ветер прогнал запахи грузовичка, которыми пропиталась его одежда. Альбен оглянулся на шлюху, закрыл за собой дверцу и пошел к машине, к Арману, к этому взгляду, который, он догадывался, переполняла гордость, к этой надменности и глупому облегчению. Его отец думал в эту минуту, что связал себя с сыном такими особыми узами тайны, скрепил союз мужчин самой природой их пола. Арман не знал, какая пропасть отделяла его теперь от сына, которую ни один из них не сможет описать. Альбен понял, что никогда больше не пойдет в море.

От этого воспоминания присутствие моряков стало ему мучительно. Ему хотелось домой, к Камилю и Жюлю, и вновь накатила обида на отца, которую он часто пытался в себе заглушить. К ней примешивалось собственное чувство вины за то, что он был плохим отцом, сообразно примеру, который ему дали. Теперь ничего уже было не исправить. Он понимал, что их история, история их семьи, начавшаяся с забытых поколений, с самых темных уголков генеалогии, могла повторяться раз за разом, и никогда им не положить ей конец, не остановить эту машину, не заклинить шестеренки, не свернуть с пути. Альбену подумалось, что история их семьи, обычная и такая особенная, могла быть в конечном счете историей всех и вся.

Часть вторая Децима

Так думали они в день ужина, точно глядя сквозь туннель, сквозь открывшуюся брешь во времени, заставившую их вспоминать вновь и вновь.

* * *

Колокола на церкви Святого Людовика рассыпали полуденный звон по холмам Сета. Их металлические округлости вибрировали в горячем воздухе, звуки лизали камни домов, рассыпались в сырости порта и на пляжах, где с шипением пенились волны, заглушали крики детей. Повсюду в городе рассеянные прохожие прислушивались к раскатистому звону.

Фанни захлопнула дверцу и посмотрела на свое отражение в стекле. Попыталась привести в порядок волосы. Уже полдень, подумала она. Потом: Не надо было открывать окна, у меня жуткий вид. Утро было позади. Фанни сознавала, как утекает время. Она могла бы воскресить в памяти каждый час, прожитый словно во сне. Была ли то тщетность утра, окрасившего небо таким далеким светом, когда она увидела, как оно порозовело над каменными деревьями, из окна своей спальни? Случился какой-то сбой, и часы казались безвкусной вечностью. Ностальгия, которую Фанни испытала за рулем машины, смешивалась теперь со сладостью горечи, с уверенностью, что время растрачено попусту. Фанни спросила себя, по каким причинам она настаивала на помощи Луизе. Ее упрямое стремление всегда заниматься всем явилось ей без прикрас над раскаленным асфальтом стоянки, и она чуть было не повернула назад. Луиза вполне могла справиться одна. Да и не подумает ли она, что дочь пытается распоряжаться ее жизнью? Ужин был инициативой матери, а не ее. Фанни застыла в нерешительности, вдыхая запах горячего асфальта, чувствуя солнечный ожог на своих бледных ногах. Путь от Нима был так долог, так усеян засадами, так полон их прошлым…

Фанни решительно повернулась спиной к машине. Чтобы потянуть время и не сразу прийти домой, она припарковалась у моста Тиволи, хоть и побаивалась ходить по городу. Альбен и Жонас были где-то недалеко. Семья собралась до срока на улицах Сета, и ни один из них об этом не подозревал. Фанни попыталась представить себе братьев, что они сейчас делают, но не получилось, и она удовольствовалась силуэтами, душами в городе.

Разводной мост поднялся над проходящим кораблем, отражение растянулось на водах канала, где пятна разлитого топлива играли на солнце, отсвечивая всеми цветами радуги в ленивом плеске кильватерной струи. Сладковатый запах смешивался с выхлопными газами; воздух сгущался от множества машин. Фанни отвернулась к порту и торчащим подъемным кранам. Этот город никогда не изменится, подумала она. Накатила тоска. Она поняла, что ей придется постоянно сталкиваться с памятью о Леа, но поняла и другое, что Сет переживет ее, и ничто, даже кровоточащая рана утраты, не нарушит буйства его лета. Корабль проплыл, мост опустился, перекинулась через канал рука ржавчины и металла. Фанни пересекла его; каблуки ее туфель оскальзывались на неровностях моста. Она отнесла свою усталость на счет времени, потому что ничего не ела с самого утра, хотя не была уверена, что голодна. Но еще и жара давила. Она прошла вдоль набережной Луи Пастера по самому пеклу, и от капель пота защипало над верхней губой. Достав из сумочки бумажный платок, она промокнула лицо. Несмотря на все усилия, ускорить шаг не удавалось, и Фанни шла по тротуару с чувством, уже испытанным раньше в Монпелье, будто она борется с плотным воздухом, с охватившим ее оцепенением.