Соль - [24]
Фанни
Она провожала взглядом линии вдоль автострады, бока машин, зеркальные под полуденным солнцем, колыхание раскаленного воздуха над асфальтом, застывшие льдом миражи и едва различимые воды. Горячий воздух врывался в открытое окно, овевая ее влажный затылок. Фанни всегда, как будто поневоле, ездила в Сет по этому шоссе, и живот у нее сводило от страха вновь увидеть город. Она боялась промелька озер, морской синевы, сливающейся в ясную погоду с небом так, что не различить. Боялась внушительной каменной дамбы, за которой не охватить глазом открытое море, изъеденной временем стали старых заводов на другом берегу канала, где перегоняли нефть, делали удобрения, перерабатывали серу.
Прежде чем получить свое имя, город звался категорично — Сетт[16]. Рыбная ловля привлекала сюда людей из внутренних земель, но также и пришлых из Испании и Италии. Ее дед был из тех, что покинули родину ради обещания этого «необычайного острова» и благоденствия. Смешение культур, традиций и сообществ наложило отпечаток на город, и надо было исходить его улицы вдоль и поперек, чтобы испытать чувство инаковости, но в этом и была причина тягостного ощущения Фанни, уверенности, что она в нем извечно чужая. Она всегда ходила по Сету как по враждебной земле. С каждым шагом она открывала город, но никогда не могла признать его своим. Если где-то на улице старый друг отца, знакомый семьи, узнавал ее и окликал, Фанни, хоть и знала его по имени, колебалась, тревожась, что ее спутали с кем-то другим. Она помнила улицы и площади, магазины вдоль канала, узнавала бакалею и рынок, от развалов которого — фрукты, ковры, пряности — пестрел тротуар. Фанни знала наизусть вывески рыбных лавок, ресторанов на набережной, где подавали буйабес, но ни одна из этих деталей не вызывала в ней ностальгии или умиления. С детства до этого дня словно свинцовый колокол навис над ее памятью.
Арман рассказывал ей, что в начале прошлого века на дороге в Корниш высились соляные горы, и было невозможно под летним солнцем выдержать взглядом их слепящий блеск. Из этих запасов соли, готовых к отправке в Северную Европу или Южную Америку, Фанни построила город, полный мерцающих высот, в котором она знала каждый уголок и по которому ходила, зажмурившись, чтобы не потерять зрение. В город, воздвигнутый в мечтах, она и возвращалась теперь, а Сет, вполне реальный, навсегда простер над ее жизнью свои тени. Если Фанни опускала взгляд на улицах, если не могла убрать его с глаз долой, это потому, что Сет все еще слепил ее не своим сиянием, как слепили бы солончаки Вильруа, но драмами и потерями, которые ей пришлось в нем пережить.
А ведь там она встретила Матье, и воспоминание о первой поре их отношений всплыло в памяти, мешая сосредоточиться на дороге, которая вела ее к Луизе. Он учился на медицинском факультете в Монпелье. Когда они вместе садились в поезд утром, она наблюдала за ним, и ей понравились его небрежный вид, спина, после работы летом в доках ставшая широкой, то, как он зажимал фильтр сигареты большим и указательным пальцами, а потом щелчком швырял окурок на пути, прежде чем поезд въедет на вокзал. Фанни не привлекала его внимания. Она тушевалась в бесформенной одежде, хотя ее тело, когда она голой смотрелась в зеркало, казалось ей соблазнительным. У нее была упругая бледная кожа, груди с маленькими сосками — каждая из них могла поместиться в его ладони. Под холмиком живота на лобке кудрявилась темная пена, разбиваясь о пах. На своих фотографиях того возраста Фанни видела круглое, довольно заурядное личико, четкий рисунок губ и озадаченный взгляд.
Вряд ли она тогда испытывала к Матье жгучее желание. Она находила его красивым парнем, лелеяла мысль о романе. Он взял ее в том поезде, грубо стиснул груди и стащил трусы под юбкой, а она лежала неподвижно. Она боялась, что их застанут врасплох, и не сводила глаз с двери купе. Теперь, оглядываясь назад, Фанни видела, что делал Матье с ее телом. Его половой орган был темен, изгиб члена и толщина головки поначалу ее встревожили. Она боялась, что он не сможет в нее проникнуть, и от страха ее щель осталась узкой и сухой. Она чувствовала тошноту и смутный стыд. Матье устремился в нее, потом, когда она застонала, поднес руку ко рту, сплюнул и смочил головку. От этого жеста Фанни стало противно, но она приняла его в себя и сохранила в памяти отсутствие удовольствия, залившую щеки краску и острую боль, когда он лишал ее невинности, язык Матье у себя во рту и странный вкус его дыхания, скрежет рельсов и покачивание багажных сеток, окно, которое она видела через его плечо, и импрессионистский разлив синевы, зелени и рыжины. И бег проводов высокого напряжения, которые дрожали, гудели и перекрещивались в воздухе.
Матье снял квартиру на берегу моря, в нескольких километрах от Сета. Пляж навевал ностальгию покинутых курортов, и Фанни находила очарование в тускнеющей белизне опустевших домов с опущенными шторами. Конвектор обогревал единственную комнату, и они все время занимались любовью. Она привыкала к его широкому мохнатому торсу, к бегу волосков от солнечного сплетения к пупку, к их трению о свою кожу. Когда Матье лизал ее, она испытывала некое телесное возбуждение и вслушивалась в него, не зная, это ли удовольствие. Она обнимала его голову у себя между ног и пыталась понять эту пустоту в себе.
