Соль - [23]

* * *

Фанни, встретив Матье, отдалилась от семьи. Двенадцать лет отделяли ее от Жонаса, никогда они не были особенно близки, и она окончательно стала чужачкой, которую Жонас вновь обрел только после смерти Леа, разделив ее скорбь. Альбен с годами приобрел суровость моряка. С братом он не церемонился и продолжал верить, что их отец не всегда был тем человеком, главной чертой характера которого оставалось в памяти Жонаса небрежение. Жонас забывался, грезя о том, как они когда-то вместе слушали этапы «Ромового рейса». Случалось иногда, что Арман отвлекался от терзаний, известных ему одному, и снова становился заботливым отцом. Семья уже привыкла к этим переменам и надеялась на них. Когда, возвращаясь с ловли, Арман переступал порог, Луиза и дети оценивали его настроение. Жонас видел, как явно менялась его мать. Он чувствовал ее радость, непривычную томность движений. Ее плоть вновь брала верх над домом, над семьей, и та, что была всем нутром предана своему младшенькому, из кожи вон лезла, чтобы покорить Армана. Жонас страдал, видя ее всецело настроенной на волну отца. Он прижимался к нему, пытаясь завладеть его вниманием, потому что быть любимым Арманом казалось ему единственным способом вернуть себе Луизу. Когда Арман наконец брал его на руки, Жонас восстанавливал эти им одним принадлежавшие узы, связывавшие его с матерью, а та, безмерно счастливая, что муж заинтересовался их сыном, пустяками силилась снискать для него благосклонность отца.

Они продолжали принимать моряков, и эти мужчины заменяли в доме присутствие отца. Жонас не знал, были ли они, как Павел, брошены в порту. Многие были иностранцами, и он никогда не мог предвидеть, как долго эти люди останутся с ними. Арман ли навязывал их присутствие Луизе? Альбен, Фанни и Жонас терпели его, не говоря ни слова. Иногда моряки появлялись только вечерами, а с утра уходили в море вместе с Арманом. Другие оставались у них днями или неделями, и Жонас так и не понял, чем они занимались и жили ли во время своего пребывания за счет его родителей. Они приходили пьяными в любое время дня и ночи, воняя дешевым спиртным. Альбену и Жонасу было велено вести себя тихо, и они играли молча, давая гостям проспаться в гостиной или в их комнате. Испуганно и завороженно смотрели они, как их мать обихаживает этих людей, терпеливо подносит к губам стакан с водой, прикладывает влажную рукавичку ко лбу, выносит стоящий у кровати таз с блевотиной. Странными запахами, непривычным звуком голосов, экзотическими языками вторжение моряков всегда грозило гармонии, в которой жили Луиза и Жонас, и, наверно, за это он и любил их присутствие: оно постоянно подвергало опасности их непреходящую любовь, делая ее тем самым еще сильнее и драгоценнее.

В каждом из этих мужчин ему виделась суровость характера, тронутого отчаянием, которое взволновало Жонаса в Павле несколько лет назад. Он искал их присутствия, сожалел об их уходе. Луиза никогда не удивлялась, что они покидали дом, порой без единого слова благодарности, и не объясняла их отсутствие детям. Утром, проходя мимо гостевой комнаты, они видели открытые настежь двери и окна, кровать со снятыми простынями. Жонас искал их в подвале, в корзине с грязным бельем, и зарывался в них лицом, чтобы вдохнуть их запах, ощутить это смятение, которое вызывал в нем хлопок, пропитанный их ночным потом. Чей-то безмолвный сговор, почти тайна, всегда окутывал присутствие моряков. Они не знали его причин и в силу привычки не пытались узнать. Благодаря морякам они редко бывали одни, семьей, друг с другом. Эти люди держали спасительную дистанцию между ними и, Жонас понял это позже, оберегали их от Армана. Эти годы семейного отчуждения выбросили Фанни на мель, а Жонасу продолжало сниться судно, которое раскачивает и поглощает темное море. Но на этот раз Арман и Альбен были на палубе, пытаясь убежать от захлестывающей их воды. Они метались и исчезали, поглощенные разбившейся волной.

В другом сне Жонас видел, как судно тонет, словно отягощенное свинцом, погружается в бездонные глубины, идет ко дну, где движутся впотьмах смутные формы. Их лица и руки тянулись к нему, и Жонас был всеведущим, одновременно морем и сном, богом, смотревшим, как они тонут, без единого жеста милосердия.

Через несколько месяцев Альбен пришел домой с Эмили и объявил Луизе и Арману, что они будут жить вместе. В пятнадцать лет, избавившись от присутствия брата и власти отца, Жонас забыл Луизу, чтобы пережить первый плотский опыт — он познавал его на пляжах, с безымянными туристами, в грубых и бесплотных соитиях за едва прикрытой дверью общественного туалета, воняющего мочой, забываясь в грязных объятиях моряков, хмельных от спиртного и крепкого табака, любовников с неразличимыми и пьянящими телами.

— Мы взяли все, что надо, Жонас, можно возвращаться, — сказал Самюэль.

Жонас поднял голову и увидел перед собой гладь озера. Ему слышался рев моря в нескольких сотнях метров от них. Волны разбивались о берег и сплошь устилали его водой. Они громадились, вздымались и падали; силой паденья бросало назад брызги. Сплошь пропитанные пронзительной синевой, волны лоснились, играли мазками света только на гребнях, как, переступая, лоснятся мускулами сильные кони. Волны падали; отступали — и падали снова, будто бы тяжело топал огромный зверь