Сокрушение тьмы - [13]

— Хорошо! Дадим танки.

— Садитесь, — сказал Штыков. — Полковник Блажевич! Доложите Военному совету свои соображения.

Блажевич был командиром 99-й гвардейской дивизии. Стриженный под бокс, толстощекий, он вытянулся в струнку, четко ответил:

— Товарищ командующий фронтом, товарищ член Военного совета! Я целиком и полностью присоединяюсь к сказанному полковником Виндушевым. Обращать внимание совета на частности ввиду экономии времени считаю излишним. Но от танков тоже не откажусь.

Остальные командиры дивизий коротко доложили о своих нуждах. Командира 100-й гвардейской дивизии, тоже входившей в состав 37-го корпуса, спрашивать ни о чем не стали: дивизия была во втором эшелоне. Генерал-майор Лещинин так и просидел, не сказав ни слова. Теперь многое было ясно: надо было готовить подъездные пути, надо было спешно производить перегруппировку сил и подтягивать артиллерию, чтобы прорвать вторую линию обороны, перерезать дорогу между Олонцом и Петрозаводском, выйти левым флангом на соединение с морским десантом у Видлицы.

Командиров дивизий предложено было отпустить с совета.

Выйдя из дома на улицу, Блажевич сказал Виндушеву:

— Ну что, Константин Николаевич, поедем в полки?

— Нет, Иван Иванович. Я отправлюсь в саперный батальон. Посмотрю, как там тянут лежневку. Очень, понимаешь, надо подтянуть хотя бы гаубичный полк. Да и для танков подготовить исходные позиции.

— Да, да, я тоже тяну несколько лежневок. — Блажевич ухмыльнулся. — Без доклада Миронову заставил учбат работать. А Миронов горяч!

— Да уж теперь мне спуску не даст, — согласился Виндушев. — Пусть… Лишь бы для пользы дела…

В этот день Мерецковым был отдан приказ: ввести в боевые действия еще один корпус на Олонецком направлении, а частью сил (не более одного стрелкового корпуса) ударить в направлении Коткозера, чтобы не допустить отхода противника на северо-запад, и во взаимодействии с 32-й армией занять Петрозаводск.

7

В ночь на 24 июня рота лейтенанта Гаврюкова, используя десантную выучку, под отвлекающий маневр других рот, тихо, бесшумно, ползком преодолев болото, миновала передовые посты финнов и углубилась в сосновый лес. Все было бы проще, будь это нормальная ночь, но ночь была светлой, и пришлось с особенной осторожностью первые двести метров ползти по-пластунски. В сосновом лесу поднялись. Гаврюков, как все мокрый, тихонько поругиваясь, оглядел пристально собравшихся всех вместе бойцов и командиров и шепотом отдал команду:

— Повзводно, цепочкой, за мной!

Гаврюков резко выделялся среди других офицеров. Еще когда они были десантниками, он даже на тактические учения выходил в новом наглаженном обмундировании, в хромовых, до зеркального блеска начищенных сапогах, с блестящими значками, всегда парадно-подтянутый и недоступный. С солдатами вел себя строго, от командиров взводов держался обособленно. И вот теперь обстановка заставляла Гаврюкова делать все то же самое, что делали подчиненные: он вынужден был окапываться, ползать по болотам, подвергаться тем же опасностям, каким подвергались они. И все видели, что вся эта солдатская наука, которой он обучал других, самому ему достается теперь нелегко.

В полукилометре от боевых позиций дозорные увидели на поляне несколько слабо дымящих костров, возле которых спали вповалку солдаты. Капитан Волгин строго-настрого наказал не поднимать безвременного шума, а углубиться километра на два и уже затем поднять настоящий «трам-тарарам». Комбат так и сказал Гаврюкову:

— Нужен трам-тарарам! Чтобы неприятель подумал: к ним в тыл зашел по меньшей мере батальон.

В прошлый раз все три роты с боем прорвались в тыл и ударили по позициям противника. Финны бежали в панике, бросив станковые пулеметы, две батареи легких пушек, боеприпасы и целехонький склад продовольствия. Но батальон — это не рота, которую всегда можно отсечь, окружить и смять. Поэтому Гаврюков взмахом руки снова приказал всем лечь. Казалось, он растерялся и теперь думал, что предпринять. Конечно, рота могла бы попытаться обойти лагерь финнов, и это решение не разошлось бы с сущностью волгинского приказа, но уверенности не было, что они не наткнутся на другой такой же лагерь неподалеку. Возможно, это была лишь одна из специальных команд, предназначенных для охраны тыла.

Гаврюков передал по цепочке, чтобы к нему подползли командиры взводов. Бакшанов подполз первым, в упор увидел холодные глаза лейтенанта. За ним подползли еще два командира взвода: младший лейтенант Егоров и лейтенант Осипов.

— Слушайте! — твердым полушепотом сказал Гаврюков. — Пошлете сейчас по одному бойцу в разведку. Егоров слева в обход поляны. Вы, Осипов, справа. А вы, Бакшанов, прикажите своему залезть вон на ту сосну. Вот бинокль. Пусть все высмотрит и доложит. Пятнадцать минут сроку. Выполняйте!

— Вы что решили, товарищ лейтенант? — спросил Егоров, и в его пухлом юношеском лице отразилось недоумение.

Гаврюков не любил вопросов, он считал, что его приказы и без того всегда четки и ясны и разъяснений не требуют. Егоров подождал секунду-другую и пополз обратно.

Нет, Гаврюков не растерялся. Он принял решение, и теперь ему надо было только знать, нет ли рядом других команд и что представляет собой эта встретившаяся на пути.