Сокровище змеелова - [19]

Там на фоне вечернего неба вырисовывались два силуэта. Когда они вошли в конюшню, Мика сразу узнал их и чуть не лишился чувств.

Тот, что пониже ростом, был одет в богатый бархатный плащ с большим меховым воротником и шёлковый головной убор. Это был отец Серафиты. При виде Мики его маленькие крысиные глазки заблестели от гнева, а крылья острого носа задрожали от отвращения. С другой стороны к Серафите приблизился красивый молодой человек, которого она целовала; он взял её под руку и начал поглаживать, успокаивая. На нём был дорогой чёрный пиджак, добротные сапоги с серебряными бляхами на носах, а на лице – брезгливая гримаса, будто он учуял какой-то мерзкий запах.

– Серафита, любовь моя, – произнёс он мягким, бархатистым голосом. – Неужели ты всем своим слугам позволяешь обращаться к тебе в подобной манере?

Серафита посмотрела на него, потом снова на Мику, и пока она переводила взгляд с одного на другого, лицо её становилось суровее: глаза под дугами бровей сужались, ноздри раздувались, и в конце концов она стала похожа на обоих мужчин, стоявших подле неё.

– О, это Мика, – сказала она с ухмылкой; её колючие чёрные глаза буравили оторопевшего юношу. – Никакой он не слуга, просто глупый мальчишка с фермы…

На этот раз вздрогнул Мика.

– Прошлым летом он вбил в свою бедную нечёсаную голову, что влюблён в меня. Таскался за мной повсюду, как привязанный. Тогда мне это казалось забавным, но теперь он стал досаждать мне. Мне следовало прекратить эту глупость, но он был такой жалкий, Каспар…

– Ты слишком мила и добра, любовь моя, – улыбнулся молодой человек, осторожно увлекая Серафиту к двери. – Пойдём. А свою прекрасную лошадь ты покажешь мне в другой раз.

Серафита кивнула. Каспар обнял её и вывел из конюшни. Уже за дверью она обернулась украдкой, и на одно краткое мгновение Мика поймал на себе её взгляд, полный нежности, сожаления и душевной боли. Затем она повернулась к Каспару и скрылась из виду; раздался её звонкий, переливчатый смех.

Отец Серафиты провожал их взглядом, его маленькие глазки сияли на лице, расплывшемся от умиления; но как только он обернулся к Мике, лицо его снова стало каменным.

– И всё-таки моя Серафита – слишком мягкосердечный ребёнок, – сказал он тихо и задумчиво, как будто разговаривал сам с собой. – И совершенно забывает пользоваться кнутом, как и в случае с этим Пешнегом…

Он поднял руку и щёлкнул пальцами.

– Такая сентиментальность в ней уж точно не от меня. Смотритель! – рявкнул он. – Проследи, чтобы этого мальчишку как следует высекли у позорного столба. Я не позволю запятнать честь своей дочери!

В дверях нарисовалась крупная фигура с тяжёлым хлыстом в руке.

– Не беспокойтесь, мой господин, я прослежу, – раздался до ужаса знакомый голос, и в конюшню вошёл Калеб, старший брат Мики.

– Уж я надеюсь, – проскрежетал отец Серафиты, развернулся и вышел из конюшни.

– Что ж, братец, – прохрипел Калеб, хватая Мику за воротник и выволакивая его во двор. – И не говори, что я тебя не предупреждал. Брат ты мне или не брат, ты мне дорогу не перейдёшь…

Он подтолкнул Мику к столбу и привязал его руки к перекладине.

– Пришло время показать, каким хорошим смотрителем может быть твой брат…

Но Мика уже не слушал. Он смотрел в дальний конец двора, где возилась маленькая девочка лет шести, с растрёпанными волосами цвета соломы и в стареньком платьице из голубого хлопка. Она играла с прекрасной деревянной фигуркой лошади, которую нашла во дворе пару недель назад; одной ноги у лошади не хватало – она отвалилась, когда её небрежно швырнули в проём балконного окна.

Глаза Мики наполнились слезами ещё до того, как просвистел первый удар.

Мика наклонился и поморщился. Бордово-красные рубцы, избороздившие его спину, немного зажили. Теперь они стягивали его плечи, как майка, которую никак не снять, и причиняли ему боль только при резких движениях. Как сейчас.

Он опустил свою флягу в ручей и стал наблюдать, как пузырьки воздуха весело вырываются на поверхность, пока вода с бульканьем наполняет флягу.

Он шёл уже три недели: три недели по пыльным дорогам, топким путям и каменистым тропам; он оставлял равнину позади и поднимался к высоким землям; пейзаж медленно менялся, а воздух становился разреженнее. Далеко впереди, за тихо струящимся ручьём, до самого горизонта простиралась огромная пустыня бесцветных каменистых осыпей и низких утёсов.

Это был барьер. Бесплодные земли. Полоса, которую ему нужно пересечь, чтобы добраться до высоких земель.

До Змеиной пустоши…

Там ждало богатство, которое можно было обрести. Богатство вернувшихся. Он доберётся до него или погибнет. Он набьёт свои карманы, разбогатеет, вернётся на равнины и добьётся руки своей Серафиты. Он поднялся на ноги и перекинул через плечо ремень, на котором висела полная фляга.

Оставалось лишь молиться, чтобы этой воды хватило.

Глава семнадцатая

В воздухе пахло чем-то пьяняще сладким. Под веки проникал ярко-красный свет. Доносились тихие голоса.

Мика открыл глаза. Он лежал на спине на матрасе из пахучего мха. В пещере. Мика уставился в потолок.

Высоко над ним крошечный змей гонялся за зелёным жуком: тело его оставалось неподвижным, и только угловатые ножки часто перебирали по неровному камню. На мгновение он застыл, потом сделал резкий выпад, распахнул челюсти, поймал насекомое и пронзил его панцирь своими зубами-иглами. Но не успел он проглотить добычу, как перед ним возник другой змей, покрупнее, с фиолетовым гребнем и огромной разинутой пастью. Он схватил и жука, и маленького змея – и рванул куда-то по потолку.