Сокровище, которое дремлет в тебе - [19]

Устав от ожидания, он уселся в кресло – и в этот миг высокая дверь кабинета распахнулась, на пороге показался епископ.

Жереми рывком вскочил, словно был виноват: ведь он осмелился отдохнуть в кресле.

– Монсеньор…

Епископ, загадочно улыбаясь, смерил его взглядом. На нем была фиолетовая шелковая сутана, которая подчеркивала его превосходство и влияние. Жереми прошел следом за ним в кабинет.

Седовласому епископу было около пятидесяти лет, с серьезного лица смотрели умные глаза. Однако Жереми уже приходилось видеть, как тот умел очаровать собеседника, чтобы его убедить.

Просторный кабинет с версальским паркетом, застланным персидским ковром, заливал яркий свет, оживлявший стены, украшенные подлинными обюссонскими гобеленами.

Жереми примостился на плетеном стуле возле прямоугольного стола, тем временем хозяин кабинета принялся разбирать бумаги.

– Какие новости в приходе?

– Отличные, – воодушевился Жереми. – Я занялся привлечением новых прихожан, и результаты весьма обнадеживают.

Епископ направился к массивному креслу, стоявшему в торце стола. В руке он держал какие-то документы, в которые то и дело заглядывал, слушая собеседника. Пастырский перстень[11] на безымянном пальце правой руки посверкивал аметистом в окружении бриллиантов.

– Я вызвал вас, – вдруг заговорил он, выделяя каждый слог, – потому что хочу составить себе ясное представление о том, что происходит в Клюни в последние месяцы.

В кабинете воцарилась тишина. Жереми не знал, что ответить.

Их своего массивного кресла епископ пристально, с подозрением его разглядывал, полуулыбка не могла скрыть суровости его взгляда. В рассеянном беловатом свете, проходящем сквозь облака, лицо казалось бледным.

– Вы ничего не хотите мне сказать, отец Жереми?

Застигнутый врасплох, Жереми пытался сохранять спокойствие.

– Я воплотил в жизнь некоторые идеи, ради того чтобы привлечь в церковь прихожан, и…

– Идеи? Какого рода идеи?

– Как бы это сказать… я постарался освежить некоторые из наших практик, чтобы меня услышало больше прихожан, монсеньор.

Епископ задумчиво покачал головой:

– А не зашли ли вы, случайно… слишком далеко?

Жереми посмотрел на него. Интересно, кто же ему докладывает, в чем именно его упрекают?

– Каждую минуту я повинуюсь голосу совести и точно следую духу Евангелия.

Епископ наклонился над бумагами, которые держал в руке.

– Духу Евангелия, – медленно повторил он. – Духу Евангелия… А почитаете ли вы дух Церкви, к которой принадлежите?

Он произнес эти слова намеренно безразличным тоном, потом взглянул Жереми прямо в глаза, явно желая уловить малейшую реакцию.

– Я надеюсь на это, монсеньор.

– Так вы надеетесь на это или вы в этом уверены?

Несколько мгновений Жереми медлил с ответом.

– Я со всей искренностью надеюсь на это.

Епископ поморщился, все так же пристально его разглядывая. Жереми чувствовал себя так, словно его раздели донага, посадили на скамью подсудимых и теперь прикидывают, как и за что осудить.

Наконец епископ тяжело вздохнул и, к большому облегчению Жереми, стал расспрашивать о повседневных делах прихода. Спустя десять минут он проводил гостя к выходу.

Огибая стол, Жереми быстро взглянул на листок бумаги, который епископ туда положил.

Это была маленькая афишка, напечатанная на бледно-лиловом фоне. Взгляд притягивал заголовок: «БЕСПЛАТНО!» – за ним шел короткий текст: Приглашаем всех, кто хочет обсудить личные проблемы в доверительной обстановке».

Жереми застыл на месте, увидев на афише адрес своей церкви. Когда же он прочел остальной текст, в нем взметнулись сразу и стыд, и гнев. Половину листа занимал рисунок, похоже сделанный черным фломастером и изображавший его исповедальню. А чуть ниже крупным гротескным шрифтом значилось:

Будка консультанта.

10

Целая куча мусора.

Огромная.

Прямо у подножия башни Монпарнас, у главного входа. Под горой черных пакетов лопаются мусорные мешки. В холле ужасающая вонь. Сотрудники пробираются в свои кабинеты, прикрывая нос и рот носовыми платками, тряпицами или просто ладонями. Забастовка мусорщиков длится всего пять дней, а ситуация уже невыносима. Объем мусора, который выбрасывают пять тысяч обитателей башни, поистине невероятен.

В нескольких метрах от мусорной кучи готовился к подъему мойщик окон. Этого высоченного сенегальца хорошо знали все обитатели башни. Он мог вторгаться в ваше пространство, когда вы меньше всего этого ждали: говорили по телефону, размышляли над бумагами, почесывая затылок, или блуждали по Интернету в рабочее время. Его физиономия неожиданно возникала за окном, заговорщицки подмигивала, либо расплывалась в широкой улыбке, а бывало, что он, выпучив глаза, корчил зверскую рожу, делая вид, что застал вас за чем-то непристойным.

Однажды вечером, когда мойщик вылезал из люльки, Алиса перекинулась с ним парой слов. Она спросила, почему у него всегда такое прекрасное настроение, хотя работа его не из легких.

– У вас все-таки неблагодарная работа, – уточнила она.

– Вовсе нет, – запротестовал он. – Благодаря мне люди лучше видят мир.

Значит, благодаря ему люди лучше видят мир… Алиса задумалась: а что она сама дает людям?

В это утро, стоя в груде мусорных мешков, сенегалец весело болтал с каким-то стариком. Алиса подошла к ним, дыша через легкий хлопчатый шарфик, которым замотала лицо.