Сокровище, которое дремлет в тебе - [17]

Это выбило бы из колеи самого самонадеянного маркетолога, но Алиса помнила прекрасный анекдот про фирму «Nike». Та, еще в прошлом веке, поручила двум своим практикантам изъездить Африку вдоль и поперек и оценить возможности рынка обуви. Первый представил очень краткий отчет: «Они тут все ходят босиком. Оставьте эту затею: никакого рынка обуви нет». А заключение второго было еще короче: «Они тут все ходят босиком. Рынок обуви просто гигантский!»

Алиса своего последнего слова пока не сказала. У нее на руках была еще одна карта, и она пустила ее в дело через две недели общения с Жереми. Эта козырная карта имела кроткое имя: ИСПОВЕДЬ.

Сегодня этот религиозный акт, в ходе которого кающийся грешник приходит, чтобы признать свои грехи и получить отпущение, кажется полным анахронизмом. Им, похоже, пользуются только немногие суеверные, у которых есть потребность обнулить счетчик, перед тем как сесть в самолет или отдать богу душу. Но у Алисы был на это совсем другой взгляд. Хотя у нее самой вызывал аллергию один вид деревянной исповедальни в соборе Нотр-Дам, этой мрачной, наводящей тоску кабины, она предчувствовала, что именно исповедь могла бы помочь вернуть в храм многих верующих.

Но вот уже с начала века реалити-шоу взяли на вооружение жанр исповеди, люди вошли во вкус, разливаясь на все голоса во всевозможных признаниях и интимных откровениях. Теперь можно увидеть и звезд, и политиков, бесстыдно признающихся с телеэкрана в собственных слабостях. Они исповедуются в супружеских изменах, в пристрастии к алкоголю или склонности к сексуальным извращениям. Под любым предлогом они готовы выставить на всеобщее обозрение свои причуды. Люди просто обожают исповеди, и Алиса отчетливо увидела в этом хороший маркетинговый рычаг. Конечно, надо было перенести действо в церковь, чтобы сделать его привлекательным. Но вот тут пока не удалось найти чудодейственного средства.

Она ясно чувствовала, что нужно смягчить процедуру, чтобы верующий мог получить совет и настоящую поддержку. Короче, надо избавиться от жесткого протокола исповеди, заменить раскаяние и отпущение грехов на что-то вроде сеанса персональной терапии.

– Это немыслимо, – возразил Жереми. – Процедура строго кодифицирована с шестнадцатого века.

– Ну, знаешь, если вам удавалось обходиться без исповеди шестнадцать веков подряд, то не будет большой потерей, если ее упразднить.

Он покачал головой:

– Акт раскаяния, когда исповедуемый просит его простить, – это самое главное.

– Пф!.. Самобичевание – пустое занятие. А вот доискаться, какие жизненные трудности заставили нас согрешить и повести себя неправильно, – занятие очень даже плодотворное. Понять свои ошибки – это огромный шанс разобраться в себе, чтобы развиваться дальше. А если мне достаточно признать вину, а тебе – отпустить мне грехи, то чему это меня научит?

Наконец Алисе удалось убедить Жереми. Теперь надо было найти способ убедить прихожан прийти к исповеди. И не только прихожан, а и остальных жителей города.

– Мама, тебе положить еще кленового сиропа?

Алиса пристально смотрела на консервную банку.

– Мам, ты чего? Ты почему не отвечаешь?

А ей уже пришла в голову идея.

8

– В это невозможно поверить!

Жермена тряхнула головой. Никогда еще она такого не видела.

Она одернула свой горчичный жилет, чтобы он лучше сидел на длинной шотландской юбке.

– Как это понимать? – отозвалась гнусавым голосом Корнелия.

Она обернулась, и густо залитые лаком волосы поплыли следом, словно на голове у нее была каска.

Очередь в исповедальню растянулась почти до дверей церкви.

Корнелия сунула палец в холодную святую воду, осенила себя крестом и вытерла руку о юбку-брюки.

– С каждым днем народу все больше.

– Я же тебе говорила – надо спросить у отца Жереми.

– Я спрашивала, он сам не знает, – принялась оправдываться Корнелия.

– Что-то не верится.

– Вот-вот, у него самого вид был удивленный…

– Ты как-нибудь не так поняла. Надо мне самой задать ему вопрос.

Корнелия глупо улыбнулась. При малейшем упреке она принималась заново обдумывать ситуацию, что очень забавляло Жермену.

Люди спокойно дожидались своей очереди. И среди них было много новичков, которых раньше в церкви не видали.

Жермена вздохнула:

– Наверное, таково требование времени: у людей появляется все больше поводов себя упрекнуть.

Корнелия нахмурила брови, словно это предположение заставило ее глубоко задуматься.

– Мы с тобой уже давно не были на исповеди, – сказала она через минуту.

– Не было нужды.

Корнелия, казалось, испытала облегчение.

– Ты права. Нас это не касается.

Послышался шелест ткани. Это Жереми только что вышел из исповедальни. Он жестом попросил исповедующихся подождать и быстрым шагом направился к ризнице.

– Отец мой…

– Он не слышит, – простонала Корнелия.

– Постараюсь его перехватить, когда он будет возвращаться.

Жермена издали следила за священником, который исчез в глубине церкви. Затем подкралась поближе. Дверь в ризницу была приоткрыта. Внутри было тесно и почти пусто: вешалка, маленький столик, над ним скромное зеркало. Мебель по форме напоминала дарохранительницу. Священник, должно быть, прошел в туалет. Если ждать здесь, она уж точно не пропустит.