Сокровища России - [59]

Но вскоре после начала допроса они повысили Эдика до организованной преступности и злостного мафиози. Дело в том, что в кабинет принялись названивать их начальники, с каждым разом все выше и выше рангом, и все интересовались — в чем подозревается господин Поспелов и когда его, наконец, отпустят? Желание попинать Эдик возрастало все больше и больше, но выражалось пока что только в пинках по ножкам стола, которые ощущали локти Эдика на этом столе. Но их мечте не пришлось сбыться. Наконец, позвонил сам директор ФСБ и попросил отложить допрос — и операм пришлось ограничить свои репрессии только подпиской о невыезде.

Эдик куда больше оперов был удивлен своей значимостью. Конечно, он олигарх, но кто об этом знает? Оказалось, знают хотя бы в Министерстве культуры, откуда и пошло давление вплоть до… как потом оказалось, сам министр культуры звонил, интересовался, тем более, что допрос устроили так некстати — во время подготовки к похоронам Пузырева, нельзя ли отложить допрос? На похоронах ждали Эдика, очень и очень ждали… вот чертово ФСБ! Нашло время…

На выходе с Лубянки Эдика ожидало аж три машины, присланные заинтересованными лицами, и он уехал, как и подобает мафиози и олигарху — с сопровождением и мигалками. Эдик начал осознавать свою значимость для российской культуры только в машине, где малознакомый тип из министерства сообщил ему новости. Для него новости, по привычке покойного все скрывать даже от заместителя. Оказалось, что Пузырев заключил множество контрактов и договоров — и ладно бы, с российскими партнерами вроде музеев — хрен бы с ними… хотя иных, вроде Эрмитажа, хреном накормить трудно — Пузырев назаключался с заграницей, да с самой крутой, вроде Лувра, Королевского музея Великобритании и прочих корифеев мировой культуры. Не это явилось для Эдика новостью, хотя о многих договорах услышал впервые. Новостью для него и Министерства культуры явилось то, что все эти крутые забугорники — все! Как с цепи сорвавшись, требовали личного подтверждения этих контрактов и договоров от Эдуарда Максимовича Поспелова, вежливо игнорируя заверения чиновников Минкульта и даже самого министра. Если грубо, министерское слово им до фени. Да и если разобраться — кто такой министр? Кто его знает, третьеразрядного министра второстепенного государства? Какой из него, чиновника, гарант и партнер? Кто ему поверит, чиновнику? Нет, они все министра уважают, но… без личного подтверждения мистера Поспелова соглашения замораживаются. Тогда у Эдика и зародилось странное чувство, которое он не сразу понял, и оно крепло все больше — так мог бы чувствовать себя слон, который тихо-мирно шел по джунглям, протаранивая лбом и бивнями дорогу среди лиан и стволов, занятый делом до отказа, и при этом ничуть не обращавший внимания на кучу мартышек, что визжали на его спине, прыгали, скакали и теребили плотную попону, которой был накрыт слон… но вот попона сползла на землю, и мартышки обнаружили, что под ними не попона, а слон — ну, мартышкам без разницы, и после минутного замешательства они кинулись спрашивать разрешения кататься на его спине. Эдику что? Он привычный. Только неудобно, что все уставились. Он скромный слон. Вот примерно такое чувство. А мартышкам по фигу — кто везет, слон или попона.

Прибыли к началу церемонии. Только потом Эдик понял, что удача тут не при чем — без него не начали бы. За гробом «крестного отца» новой российской культуры должен стоять его преемник. Но пока удивило, что похороны смахивают на какие-то криминальные, будто не директор музея в гробу, а «вор в законе». Впрочем, народ не ошибается. Целое стадо навороченных дорогущих иномарок, толпа провожающих с такими мордами разъетыми, что бандиты могут завидовать, из пышных венков — целая река, и даже оперативная съемка под милицейской охраной, не говоря о двух автобусах с ОМОНом.

Венки и своих представителей на похороны прислали все крупнейшие музеи мира, не говоря о мелких и российских. И каждый норовил пробиться к Эдику и выразить свои соболезнования. В их глазах светилось почтение к Пузыреву и желание подружиться с Эдиком. На Дюбуа поглядывали с завистью — тот лично поздоровался за руку с Эдиком, а сам Пузырев, говорили, бил ему рожу. Сумел пробиться и директор Нью-йоркского музея, ему помог Уэстлейк, который так и не отошел бы от Эдика, если бы не крепкие плечи чиновников из Министерства культуры, оттеснявшие желающих. Мешали работать. Комиссар Верже подошел с двумя милицейскими генералами, выразил соболезнование и подарил Эдику не пистолетик, а пистолетище неизвестной системы со всеми документами и разрешениями, а один из милицейских генералов извинился за необходимость съемок на видеокамеру — поступила оперативная информация о присутствии здесь главарей из МТС-33, возможно, загримированных… ничего, компьютер потом их «разгримирует»… некий Педро Гонсалес и Михель Родригес, венесуэльцы, те самые, что пытались бросить тень на Российский музей.

Еще в машине чиновник озадачил Эдика сафьяновой папочкой, которую теперь даже на кладбище, так и держал перед ним раскрытой. В принципе, Эдик был в курсе большинства задумок, но порой новости озадачивали. Договор о выставочном туре по России коллекции современных художников Нью-йоркской галереи? Они, что? За океаном, рехнулись? Разориться хотят? Ведь за свой счет… что Пузырь наобещал галерейщикам? Ничего, чего не смог бы Эдик — но что конкретно? Против таких Эдик ставил вопросительный знак — требовались уточнения, после чего кивал чиновнику и тот ставил галочку, как знак принципиального «да». Но большинство договоров в списке проходило без вопросов. Договоры с Лувром, с Венецией, затем Дрезден, с тамошней галереей, да, подтверждает, Каир, Багдад — в принципе — «да», только мелочи утрясти… большинство уже обсуждалось с Пузыревым, знакомо. Чиновник, что держал папочку, невысокий, по плечо Эдику, то и дело привставал на цыпочки, глаза странно испуганные. Однако, обращался со всеми прочими, как с мелюзгой. Оказалось, второй замминистра, но такой, что первей первого — друг детства самого министра, который тоже присутствовал на похоронах.