Сокровища России - [61]

— Позже, позже, не мешайте работать!

Не успел оттесненный директор затеряться в толпе, как он уже заверял Эдика, что все фонды Третьяковки, разумеется, перейдут под контроль и в полное распоряжение Российского музея.

Эдик не сдался. Он завел речь о фондах Эрмитажа и Русского музея. Леонид Николаевич, разумеется, обещал стереть эрмитажников в порошок, при этом зябко, словно от озноба, передергивая плечами… Эдику вдруг стало его жаль. Эдик вдруг понял, отчего собеседника шьет нервная дрожь — да ведь он сдает экзамен… под стылым волчьим взглядом крупных западных заправил культуры — сумеет ли ихнее министерство договориться с Эдуардом Максимовичем или нет, не тянет еще до современного уровня развития культуры? Стоит оно того, чтобы иметь с ними дело? Они же — договорились. Николаевич обещает что угодно — понял Эдик. Что-то министерство культуры, конечно, решает, но… далеко теперь не все. Вопрос о фондах Эрмитажа придется решать самому.

— Ну, хорошо. Если Эрмитаж согласен сотрудничать… — взгляд Эдика в сторону эрмитажника остался без ответа, — тогда я согласен занять пост директора. Продолжим?

Чиновник вытер пот со лба рукавом пиджака, и они продолжили. Договор с Токийским музеем, Сингапур, Дели… Пузырев явно вторгался в Азию, и та явно сдавалась. Договоры касались выставочных туров по азиатским странам коллекций Российского музея. Как и везде, в выставочном бизнесе существовала конкуренция, и достаточно жесткая, но сейчас, окинув одним взглядом сферу достижений, Эдик понял насколько велики успехи Пузырева — он завоевал почти весь мир. Разве что Антарктида не желала сдаваться, и то только потому, что Пузырев забыл предложить. Предстоит масса работы. Реставрационный Центр, пожалуй, придется расширять. Однако наглость и захапистость Пузырева казалась странной. Объяснение только одно — Пузырев был уверен в разгроме Эрмитажа. И чиновник это подтвердил вроде. Хотя в глубине души Эдик сомневался в столь легкой победе — Пузырев, скорее всего обманывался. Питер — это же оплот российской культуры, так легко не сдадутся.

Наконец, из церкви на кладбище привезли гроб с телом Пузырева, после отпевания по православному обычаю, в сопровождении вдовы, детей и других близких и дальних родственников — тоже толпа порядочная, если не сравнивать с числом провожавших покойного коллег, друзей и партнеров, которые ожидали на кладбище. Гроб установили у разверстой могилы, и пошли речи, одна за другой — от мужчин, и закапали слезы — от женщин. Первым выступил министр культуры, сказал об огромной утрате для России, затем пошли чиновники помельче. Пришлось выступить и Эдику. Он тоже сказал об огромной утрате для российской культуры, о нелепости смерти, еще что-то, казенное, но чувство потери и горечи невольно оживило слова. Показалось, что у оратора даже выступили слезы, но это только показалось. Россы не плачут. Тем более, что мокроты хватало — шесть блондинок, стоявших кучкой, куксились и всхлипывали. Жена Пузырева, брюнетка, метала в них злобные взгляды. Эдик узнал только одну — Иветту, в компании с которой Пузырев изнасиловал фараоншу. И невольно подумал о мести фараона… поневоле станешь мистиком. Глядя в восковое лицо покойного, Эдик, прощаясь с ним, утешался мыслью, что Пузырев все-таки ощутил Дух Россов. Он умер не хитрым и лживым, с ленцой, хапугой, каким родился и воспитался, а Созидателем. Хоть немного. Не зря же нахапал «заказов«…не только из-за денег. Он поверил в возрождение российской культуры.

Глава 25 Питер не сдается

Поминки проходили в огромном зале ресторана «Олимпийский». Чинно и благородно, стопочкой и всякими кушаньями, без суеты и спешки, помянули покойного, с пожеланиями райского щебета и пуховой землицы. Поскольку народу собралось множество, поминки проводились по современной моде, стоя, вокруг накрытых столов, и только за одним, центральным столом, сидели родственники. Ну, и для нескольких особо важных гостей нашлось сидячее место, только одно кресло так и пустовало — Эдик не сумел к нему пробиться. То и дело отвлекали музейщики из области и окрестностей, один за другим атаковали, оставляя визитки, просились на прием, приглашали в гости, приехать за лишними картинами, которыми готовы поделиться, причем каждый утверждал, что Пузырев грозился помочь музею материально. И достаточно долго грозился. Угрозы пустяковые, по мерке Эдика, не превышающие ста тысяч рублей, и Эдик заверял, что осуществит их. Радостные музейщики называли всяких художников, но не одного да Винчи и иже с ним не прозвучало. Очень много поступило предложений на реставрацию. За счет Российского музея, естественно. С оплатой доставки, упаковки и чего еще Эдуард Максимович сочтет нужным оплатить, можно наличными, по-свойски. Глазенки директоров горели алчностью и доверием.

Эрмитажевца вроде не было видно, однако, едва замминистра, охранявший Эдика, словно кошелек, вынужден был все же отлучиться в туалет, упорный тип из Питера тут же вынырнул, казалось, из-под стола.

— Я — Макаров Александр Ильич, — сказал он с агрессивной наглостью. — Давно мечтал с вами познакомиться, Эдуард Максимович.