Сокровища России - [57]

На трассе Эдик тосковал не долго — его подхватил тормознувший Камаз. Водитель-грузин, сочувственно цокая языком, предложил облить распухшую почернелую руку спиртом или бензином. И поджечь. «А нэ то гарэна, слюшай, да? Отрэжут».

Эдик в полузабытьи, закрыв глаза, скрипел зубами и отгонял назойливые мысли о каре Божьей. Конечно, мало он спас этой рукой умирающих шедевров живописи, но если ее отрезать, она и вовсе ничего не спасет. Мысли в голове скакали и путались на каждой колдобине, что проскакивали колеса грузовика. А если руку придется ампутировать?! Не может такого допустить Господь. Разве не богоугодным делом занимался Эдик всю жизнь, сколько новых «старинных» икон написала его рука? Правда, смущало то, что почти все знакомые Эдика уверяли его в том, что Господь покарает его за подделки, но у этих злыдней зависть явно сбивала с толку соображалку не в ту сторону. Мысли расплывались, размывались волнами боли, но Эдик, баюкая черную руку, упорно выискивал смысл, или иначе — промысел Божий — так сильно хотелось спасти руку. Грешная или святая? От этого ответа зависела его судьба — так виделось поврежденному гадючьим ядом разуму. И лишь перед самой больницей, куда уже причаливал, гудя, словно пароход, его грузовик, сознанию Эдика открылась истина, — без руки он спасет гораздо больше, неизмеримо больше картин! Это же ясно! Она только отвлекает на отдельного, какого-нибудь полузабытого Ван Гога. Естественно, что Господь возмутился таким бездарным расфукиванием сил и времени. Что он делает, этот Эдуард? При его-то возможностях?! Это же… наркомания. Так вот она и подползает — как сказал бы любой православный батюшка — подкрадывается, бес такой, маскируясь трудолюбием… Ведь Эдику нравится, очень нравится подделывать картины — и чем же он отличается от тех придурков, что ширяют в вену героин на задворках парижского театра «Олимпия», или от других, что сидели с высунутыми языками и бессмысленным взглядом на концерте этого пиликалки Распроповича? Они… просто тупо балдели, и он… выходит, тоже тупо балдеет, глядя, как под кистью рождается клон Ван Гога. Да, рукой много не спасешь. Она мешает. Он… должен руководить спасением шедевров. Вот — смысл черноты. Решено, больше он не уступит в спорах с Пузыревым. Он понял и раскаялся. Он будет руководить.

Открытие это принесло успокоение. Теперь, когда он понял этот Знак, руку Господь не отнимет. В этом нет уже никакого смысла. Он же понял. Да и как подписывать бумаги без правой руки? Эдик окончательно успокоился. И поэтому молодого врача аж отшатнуло изумление Эдика, когда осмотр руки закончился безапелляционным приговором: — Если хотите жить, руку придется срочно ампутировать!

— Чего?! — Эдик сказал это так тихо, что врач, молодой парень-хирург, без споров пожал плечами, подумал и неуверенно произнес: — Переливание крови может и остановить гангрену… это дорого…

— Делай, — процедил Эдик сквозь зубы, вытаскивая пачку долларов. Врачи сразу ожили и забегали. Если у больных в этой больнице еще оставалась хоть капля крови, ее наверняка высосали в этот черный для них день. Позже, выздоравливая и размышляя, прогуливаясь по коридорам больницы и видя бледные лица уцелевших еще больных, Эдик размышлял об этом своим еще отравленным мозгом, который не только отметил сходство крови и нефти, но и родство российских олигархов. Эдик от нечего делать даже разглядел новый социальный закон сохранения, столь очевидный и привычный, что его до него попросту не замечали, закон чисто российский, не действующий только за ее пределами — «сколько нефти, крови или денег выпьет российский олигарх, столько же крови, нефти и денег потеряет российский народ». Это же очевидно. Это от недоверия. Олигархи не верят, хапают и удирают. Общее богатство не растет, а неизбежно падает.

Но пока врачи вливали и кололи, пичкали лекарствами и поили микстурами… целых три дня, по истечении которых хирург, ощупывая опавшую опухоль посветлевшей кисти задумчиво сказал: — Вообще-то, за это чудо… следует Господа благодарить, если честно. Но мы… тоже старались, Эдуард Максимович. За такое в советские времена такую бы премию нам отвалили, что…

— Такую — никогда, — сказал Эдик, отдавая хирургу всю долларовую пачку. Денег не осталось, но врачи купили ему билет до Москвы на свои кровные, как другу, снабдив жареной курицей на пропитание.

Только в Москве Эдик окончательно понял смысл этой чертовой гангрены — горький, как полынь, тяжелой, как чугун — или остатки яда все еще туманили мозги? Понял, когда ему сообщили о смерти Пузырева.

Глава 24 Явление слона

Иван Иванович Пузырев вышел из Российского музея и остановился перед проезжей частью, на тротуаре, ожидая, когда подкатит его «Мерседес», который выруливал с автостоянки поодаль здания, вдохнул горьковатый, уже с привкусом осени, теплый воздух всей своей грудью — и получил три пули: две — в сердце, одну — в середину лба, от тормознувшего в двух шагах мотоциклиста на Хонде, в темном шлеме и перчатках. Пузырев умер мгновенно. Об асфальт стукнулся брошенный пистолет с глушителем, а взревевший мотоцикл унес убийцу в поток уличного движения, и все…