Сокровища России - [56]

— Я верю людям, — сказал с трудом Эдик.

— Ты один. Ты погоды не сделаешь. Что за уроды были твои родители? Мы все куда-то катимся, Эдик. Вся страна. Мы просто умираем.

— Я не хочу.

— Мало ли, кто чего хочет! — вдруг окрысился полковник. Думаешь, мне по душе заниматься таким дерьмом?! Я защищаюсь, только и всего. И заткнись, а то… — Онищенко поперхнулся, буркнул еще что-то под нос, и рывком распахнул переднюю дверцу со стороны пассажира. Так же рывком сдернул с переднего сиденья мелькнувший мешок, опустил на землю и присел возле него. И Эдику показалось, что он услышал знакомое шипение. Из-за открытой дверцы виднелось только туловище полковника, его часть — Онищенко не мог видеть Эдика, занятый мешком, и тот попытался достать «Питон», мысль о котором не уходила из головы во все время разговора. Разбухшая почернелая рука повиновалась с трудом, пальцы походили на багровые сосиски, и все это дико, разрывающее болело, жгло пекло. Пальцы едва-едва гнулись, и Эдик с огромным трудом. Чуть не плача от боли, все же ухватил за рукоятку. Шипение подсказывало, что полкан, видимо припас еще одну гадину. Хочет представить убийство простым несчастным случаем. Эдик вытащил маленький кольт и положил его на сиденье рядом, чтобы взять половчее, чтобы взять по настоящему. Ладонь, багрово-серая, не походила на человеческую. Из-за боли не чувствуя саму рукоять, он все-таки зажал ее, вслепую, по чутью. К счастью, предохранительной скобы вокруг спускового крючка не имелось — такой толщины палец попросту не пролез бы в нее, не лег бы на спуск. Взводить револьвер перед стрельбой тоже не требовалось, взводился сам, нажатием на спусковой крючок, но усилий такого нажатия потребовалось приложить много… больше, еще больше… еще… Подняв револьвер, Эдик целил в коленку полковника, потея и тихо рыча от усилий, просто сжимая ладонь, надеясь, что жмет и спуск — он не чувствовал его. Револьвер в его уродливой руке трясся, как у пьяного… но маленький, сверху курок словно нехотя поднял свой клювик, замер, как бы раздумывая, и резко клюнул боек. Грохнул неожиданно громкий выстрел, револьверчик вылетел из руки и упал на пол машины. Какой-то страшный миг Эдик был уверен, что промахнулся, все кончено, но вопль полковника заставил вспыхнуть надежду на спасение.

— Ах ты, сволочь! — Полковник вскочил на ноги, и на миг Эдик увидел его перекошенное ужасом лицо — и черную толстую змею, которая хлесталась о плечи. Она впилась в толстую шею под ухом Онищенко, тот крутился, изрыгая ругательства, и никак не мог ее оторвать. Послышался слабый хруст позвонков — толстые черные кольца, обмякнув, медленно развернулись вниз. Онищенко отбросил мертвую гадюку и осел в траву, зажимая укушенное место ладонью.

— Глупость какая… — хрипел он очумело, выгребая на траву все подряд из своих карманов. — Глупость…

Эдик силился достать с пола револьверчик. Сейчас полковник разговаривать не будет. Попросту пристрелит… однако, Онищенко хватало своих проблем. Возможно, он искал сыворотку против яда, возможно, просто плохо соображал от боли — этого Эдик так и не понял — но бессмысленные его движения замедлялись на глазах, словно у сонного человека, а лицо багровело по пьяному. Полковник поднял на Эдика мутный страдальческий взгляд, покачнулся туловищем, и вдруг опустился лицом в траву. Некоторое время его плечи вздрагивали, словно от судорог, затем затихли. Эдик ухитрился еще раз достать с пола «питон», но выстрелить еще раз не смог. Просто держал на прицеле обтянутую камуфляжем спину, не в силах поверить, что полковник отключился так быстро, что тут нет никакой хитрости. Только много позже, в Москве, поговорив со специалистом — герпетологом в зоопарке, куда его затащили сыновья, он понял глубину своего везения. Да, укус гадюки средней полосы России редко бывает смертельным, но чем дальше к югу, тем свойства яда меняются сильней. Он словно накапливает от солнца свою силу. Гадюки в тех местах, где проводился «Ежик», уже обладали безусловно смертельным укусом. Однозначно и без выбора — на тот свет. Если нет сыворотки. То, что Эдик успел вколоть ее до потери сознания, его и спасло. Впрочем, если бы гадюка тяпнула его в шею, как и полковника Онищенко, не помогло бы и противоядие. При такой близости головного мозга от места впрыска яда шансов на спасение нет вообще. Остается только помолиться, если веришь в Бога. Полковник Онищенко не успел бы и этого.

Глава 23 Смысл гангрены

Замученный болью, отравленный снотворным и ядом гадюки, но еще живой, на миг Эдик совсем обессилел, когда понял, что полковник Онищенко мертв. Но слабость могла его добить не хуже яда, и Эдик сцепил зубы. Предстояло освободиться от наручника. Только после четвертого мучительного выстрела по стержню подголовника удалось освободить руку. Ценой пробитого ветрового стекла. Как он это сделал, имея вместо пальцев пять раздутых сосисок, остается загадкой. Наверное, помог дух усопшего скифского воина, что наверняка витал неподалеку. Хотя память от невыносимой боли работала с перебоями, голова отказывала. Найдя в кармане полковника ключи, он окончательно освободился от наручников. Забрав у него и карту местности с крестиками золотоносных курганов, он попытался сориентироваться по ней, имея вместо компаса только солнце в небе и плохо соображающую голову. В конце концов, выбрав направление, он завел двигатель и уехал от места битвы. Перед этим попытался было втащить тело полковника в машину, однако сил не хватило. Может, и желания. Да и смысла в этом сверхусилие не имелось — помочь полковнику не могло ничто. Эдик решил, что пришлет попозже кого-нибудь, забрать тело, но как-то забыл о своем намерении, когда на вторые сутки полубеспамятных блужданий вышел на автомобильную дорогу. Бензин в джипе кончился ночью, когда Эдик тупо гнал в черной, без звезд и луны южной ночи, ориентируясь в свете фар только чьей-то примятой колеей. Видимо, он гонял по своей же, круг за кругом, иначе невозможно объяснить — куда делся бензин.