Сокровища Мельк-Тауза - [62]

Мельк-Тауз не услышал призывного крика и не открылся. Тогда эмир взял кусочек мяса и медленно съел его.

Кочаки и кавалы дали десять залпов, наполнив воздух треском, дымом и пороховым запахом.

Блюда с бараниной врезались в толпу с паломниками, Около каждого блюда — давка и крики. Каждый стремился вкусить святого мяса, но кочаки и кавалы не дают мяса даром. Его может получить только тот, кто заплатит.

Вот мясо распродано. Вместо мяса на испачканных салом блюдах сверкали деньги. Их отнесли в храм.

Народ удалился от храма, так как теперь в храме совершается великое священнодействие.

Из помещения, напоминающего шкаф, извлечены медные синджаки. Факиры бережно взяли их и омыли в холодной воде источника «Зем-зем». Один из медных павлинов обряжен был в шелковое платье.

Отхлынувшая от храма толпа паломников вернулась вновь.

Вновь раскрылись двери храма, и чрез них вышел эмир и шейхи. Впереди шли кавалы. Они в божественном исступлении плясали, прыгали, пели. Их прыжкам могли бы позавидовать дикие козы. Пляска их была полна неистов

ства, а пение способно было оглушить. Восторг беснующихся людей передался паломникам.

Вот он явился нам.

Он светлее солнца,

Он ярче звезд.

Пляшите и радуйтесь все! —

— кричит первый кавал и показывает, как надо плясать и петь. Он не жалеет сил. Он кричит так, что его слышно за пределами лощины. Кавал в своем усердии старается перещеголять остальных и струйки пота ползут по его лицу, смывают грязь и проводят линии на загорелой коже.

— Радуйтесь и кричите.

Мельк-Тауз с нами.

Он не покинет нас.

Кричите и пойте!

— вопит другой кавал.

Над головами поднимается медное изображение, одетое в шелковые тряпки. Толпа издает радостный вопль. Визгливыми возгласами передают женщины свое восторженное изумление.

Паломники начинают подражать кавалам. Они пляшут, скачут и поют что-то дикое и иступленное.

Над беснующимся человеческим стадом возвышается медное изображение птицы, одетой в пестрые тряпки. На голове птицы углубления, заменяющие глаза. Она смотрит этими жалкими подобиями глаз на беснующуюся толпу, а потом начинает подпрыгивать и трепетать шелковыми лохмотьями.

Это человек, державший синджак, не устоял и тоже пустился в пляс.

XXIV

Пустеет святое место. Расходятся паломники из Лали- ша во все стороны. За семь дней, проведенных в бездельи около святого храма, они съели все принесенные продукты и израсходовали все деньги.

Паломники видели священное изображение Мельк-Тау- за, поклонились всем святым могилам и получили прощение грехов. Но все это не изменило жизни. Впереди — пыльные бесконечные дороги, а в конце их, в сырых и грязных землянках, притаилась неизменная нужда. Она поджидает паломников, и когда они придут, пыльные и измученные, нужда вцепится в них и будет грызть их попрежнему.

Сознание туманится неудовлетворенностью. Много видели паломники в Лалише, но не все показали им. Паломники ушли, а шейхи, пиры и факиры остались в храме. Они изгнали из храма всех посторонних и замкнулись в нем. Там что-то произойдет необыкновенное, чего недостойны видеть мирские люди.

Что произойдет в храме?.. Может быть, к шейхам и факирам явится сам Мельк-Тауз и будет говорить с ними? Может быть, Мельк-Тауз совершит для них какие-нибудь чудеса, которых не удостоились видеть не только простые миряне, но даже кавалы и кочаки?

Все дальше и дальше уходят паломники, а мысль цепляется за святое место и не хочет расстаться с ним.

В храме Адэ, на небольших глиняных табуретках, сидели эмир, все шейхи и пиры. Факиры, одетые в особые шапки и балахоны, пели и плясали перед ними. Но скучны были пляски святых людей и однообразны их песни. В плясках и песнях кавалов больше захватывающего исступления и дикой страсти.

Зевает эмир. Устало смотрит и слушает главный шейх. После перенесенных святых трудов они имеют право на более веселый отдых и более занятное развлечение.

Глаза эмира остановились на одном из факиров с темным чугунным лицом и жгучими пристальными глазами. Он не пел и не плясал, как другие. Его босые, грязные ноги топтались на одном месте, а сам факир не двигался.

— Кара-баш[15], что же ты не повеселишь нас? — спросил эмир черного факира: — Или твоя святость железными путами легла на ноги и не позволяет им двинуться?

— Для моего танца нужно много места, и я жду, пока оно освободится!.. — с лукавой улыбкой ответил черный факир.

Эмир нетерпеливо махнул рукой; крутившиеся пред шейхами факиры сразу остановились и прекратили свое завывание.

Кара-баш подобрал балахон, изогнулся и выставил зад, прикрытый рваными грязными тряпками.

Зрители насторожились от странного поведения факира и с недоумением выжидали.

Двигались грязные ноги факира и выстукивали странную дробь. Вдруг ноги замерли, но зато зад пришел в необычное движение.

Кара-баш во время своих скитаний видел танец живота. Святая голова факира не лишена была некоторой сообразительности, и танец живота Кара-баш превратил в танец зада. Уединившись в пустынные места, он молился там и упражнялся. Упражнения Кара-баша оказались чрезвычайно успешными. Никогда храм Адэ не слышал такого неистового хохота. От смеха дрожали стены и сотрясался пол. Эмир свалился с табуретки и катался по полу, оставляя мокрые следы. Визгливым детским смехом и слезами заливался главный шейх. Некоторые из шейхов и пиров ржали, как вырвавшиеся на волю сытые лошади.