Сокровища Мельк-Тауза - [60]

Шейх Юсуф приютился в одной из мазанок на склоне ущелья. Он был единственным паломником, души которого не коснулась радость. Все творившееся кругом походило на сновидение. Оно не трогало сердца, не тревожило мысли. Шейх Юсуф смотрел на окружающих его людей и не понимал их. Зачем собрались эти люди и почему так крикливы они? Что приводит их в такое повышенное настроение? Не видел Юсуф ни повода для такого сборища, ни оснований для крикливых настроений. Память шейха молчала о том, что в прежние приезды и сам шейх был одним из таких же беснующихся людей, какие окружают его сейчас. И тогда так же, как теперь у этих людей, его состояние не оправдывалось ни поводом, ни причиной.

Шейх Хедэр с большим трудом разыскал замкнувшегося в своем настроении и притаившегося Юсуфа.

Шейх Хедэр коротко приветствовал друга и подсел к потухающему костру. Он щедро подбросил в него топлива и как будто все внимание сосредоточил на огне. С усердием дул он на тлеющие угли. Покрытые пеплом угли оживали. Они наполнялись теплом и светом. Вспыхнуло трепетное пламя. От дуновения оно покорно отклонялось, словно хотело сорваться и улететь в темноту.

— Душа твоя подобна потухающему костру, — тихо проговорил Хедэр, — еще немного — и в ней останется одна холодная зола.

— Справедливость — топливо для души. Когда нет справедливости, то душе лучше погаснуть!.. — ответил Юсуф.

Хедэр нагнулся над костром и еще старательнее стал раздувать его. Его лицо пламенело тем огнем, который разгорался от его дуновения, а глаза блестели и были похожи на два раскаленных уголька.

— Справедливость приходит и уходит, — ответил он на слова шейха Юсуфа. — Если ее нет сейчас, то кто может сказать, что она не придет завтра?..

— Я не говорю, что она не придет; я говорю, что ее нет!.. — с тем же усталым равнодушием произнес шейх Юсуф.

Пламя разгорелось и окрепло. Оно весело танцовало над дровами и тянулось вверх, за улетающим к черному небу дымом.

Шейх Хедэр протянул к огню руки, словно он мыл их в пылающей воде.

— Я принес тебе пищи и денег… Возьми их, — произнес он после долгого раздумья. — Сходи к кабане и спроси чрез нее Мельк-Тауза, чего он хочет от тебя и что делать тебе…

Ушел Хедэр, оставив другу хлеб и вареную курицу. Шейх Юсуф, глядя на пищу, вспомнил, что он давно не ел. Голод победил равнодушие и заставил притти в движение руки и челюсти. Наполнился желудок Юсуфа, и вместе с пищей проникла в тело свежая, бодрящая сила. Она заставила подкинуть в костер топлива, она же подняла Юсуфа и направила к соседним кострам. У каждого костра сидели люди и неторопливо ели. Еда была единственной работой в дни праздника. Но всю пищу приходилось принимать в холодном виде, так как около могилы пророка Адэ воспрещалось готовить. Это было недостатком, несколько омрачавшим праздничное настроение.

Шейх Юсуф попросил воды. Утолив жажду, он подумал о совете шейха Хедэра.

— А что если ему обратиться к кабане? Может быть, великий Мельк-Тауз укажет что-нибудь…

От одного костра к другому шел Юсуф. И везде он видел одно и то же. Сидели у пылающих огней грязные, оборванные люди и лениво ели. Ели не потому, что хотели есть, а только оттого, что больше нечем было заняться. Было что- то гнетущее и жуткое в этом ленивом пресыщении от безделья. И шейх Юсуф под конец перестал уже глядеть на сидящих у костров людей.

Храм Адэ находился в тесном пылающем кольце. За огнями белели стены, и строение храма в полутьме казалось выше и грандиозней.

В небольшой пристройке к храму приютилась кабана. При колеблющемся свете небольшой плошки она пыталась пересчитать вырученные белые никелевые монетки. Пересчитать их было нетрудно. Таких монет не так уж много. Хуже с грязными медяками. Их очень много. Кабана сортировала их, подсчитывала, путалась и начинала снова.

Шорох в дверях заставил кабану прекратить трудное, но приятное занятие. Она быстро села на разложенные по земле деньги и с неудовольствием взглянула на двери. К ней приближался мужчина с бледным лицом и темными и суровыми глазами.

— Слушай, кабана, — проговорил вошедший, — я хочу узнать волю Мельк-Тауза.

Он вынул из кармана несколько никелевых монет и швырнул их на платье служительницы храма. Кабана не шевельнулась. Бледное лицо, глубокие морщины и немигающий пристальный взгляд захватили все ее внимание. В толпе паломников она не видела ни одного такого лица. Там были лица оживленные, и глаза на этих лицах были похожи на дешевые блестящие бусы. На этом же лице морщины скорби и ожесточения, а в глазах суровость одиночества и надменная холодность.

— Кто ты?.. — спросила кабана.

— Я — шейх Юсуф, — ответил вошедший. — Узнай, что готовит мне Мельк-Тауз…

— Ты — шейх Юсуф?.. Ты оттуда, где царство Мельк- Тауза?.. — прерывающимся голосом сказала кабана.

Она схватила плошку с горящим в ней светильником и поднялась. Белые монеты с нежным звоном упали на пол и разбежались во все стороны. Никто не обратил на них внимания. Пред лицом шейха Юсуфа дрожало и колебалось пламя жалкого светильника, а за ним было вытянувшееся лицо старухи с острыми крысиными глазами и с загоревшимися в них огоньками ненависти.