Сокровища - [25]

Было больно, но не сильно. Он спокойно полежал, и боль отступила. Затем он начал медленно двигаться вперед-назад в ритме, старом как мир. Она открыла глаза, не обращая внимания на слезы, а ее длинные ноги обхватили его, словно они были его частью.

Его темп ускорился. Трение все еще было болезненным, но она больше не сопротивлялась. Лицо его потемнело, дыхание стало тяжелым. Пот выступил на лбу и верхней губе. Потом он внезапно напрягся, каждый мускул натянулся, лицо исказила гримаса, вены на шее стали похожими на веревки. Он застонал сквозь стиснутые зубы. Глубоко внутри она почувствовала его биение. Он рухнул на нее.

Отдышавшись, он медленно сполз. Одной рукой он гладил ей волосы, шепча при этом:

— Моя радость. Мое сокровище.

Она была теплая и влажная. Она посмотрела вниз. Кровь сочилась на прекрасные простыни, и она перепугалась, что он рассердится.

Но он нежно улыбнулся ей.

— Кровь девственницы священна, — ласково сказал он, поднялся на колени и опустил голову, чтобы слизнуть последнюю каплю крови. — Благодарю тебя, дорогая. Ты одарила меня величайшим блаженством.

Кровотечение быстро прошло, но герцог продолжал лизать то место, где была кровь. Вся боль исчезла, но теперь Пьетра почувствовала, что происходит что-то еще — ощущение тепла, зарождавшегося внутри ее. Она начала отталкивать его, застенчивая и испуганная. Но одновременно трепещущая. И он снова остановил ее.

Он жадно лизал ее, водя языком, пока ее голова не откинулась на подушки. Его руки устремились вверх к ее грудям, нашли соски, твердые, как маленькие бриллианты. Ее бедра поднялись сами собой навстречу его рту, языку. Когда он сжал ее соски, внутри ее вновь прорвалась плотина, но на этот раз иная; горячая, вздымающаяся вверх удивительная волна разливалась из глубин ее существа и заполняла ее всю. Тело ее дернулось, она вскрикнула и задрожала, когда он стал пить из нее, слизывая соки, пока она плыла на волне истинного наслаждения, постепенно вновь погружаясь в покой.

Он взял ее на руки, пока она плакала, баюкая, как ребенка, когда все ее тело сотрясали счастливые рыдания.

Потом, когда она снова осознала его и себя, когда смогла услышать биение его сердца у себя под ухом, стыд отступил. Она чувствовала себя умиротворенной и любимой. Печаль ушла, а с ней и немота, которая не покидала ее после смерти Джованни.

Она чувствовала — нет, знала — что рубеж перейден и пути назад нет. По одну сторону была ее история, по другую — жизнь.

Она проснулась одна, но это было совершенно новое пробуждение, чем прежде. Когда появилась Антония с завтраком, на подносе стояла ваза с розой. В центре ее, как капля росы, сверкал бриллиант, который герцог показывал ей в первое ее посещение.

Она выхватила его, отерла о салфетку, выпрыгнула из кровати и побежала к окну, чтобы посмотреть через него на солнце. Радуга вспыхнула на ее лице, на мгновение ослепив ее. Она покатала его между ладонями, ощущая каждую грань, потом провела по нему языком. Она хотела испробовать его. Ее бриллиант. Ясный, как солнечный свет.

От восторга она закружилась в танце и заметила его, стоящего у двери. Свидетель всего представления, герцог смеялся.

Она подбежала к нему.

— Он действительно мой, правда?

— Разве я не обещал?

Она прижала камень к сердцу.

— Это самая красивая вещь в моей жизни. Я такая счастливая.

Герцог опять рассмеялся и взял ее на руки.

— Не счастливее меня, у которого есть ты, моя маленькая голубка, — сказал он.

В первый раз ее назвали «коломба».

Она стала наложницей герцога. Хотя, конечно, не единственная, Пьетра была самая дорогая для него. Он поселил ее в одной из своих небольших вилл на Коста Амалфитана над морем, к югу от Неаполя, драгоценность на воде. Он не мог оставить ее в палаццо Монфалко. Герцогиня Монфалко должна была вскоре вернуться из их сицилийских поместий.

Он навещал ее так часто, как только мог. И всегда привозил какую-нибудь красивую вещь и учил определять ее ценность — как отличить шелк от хлопка и золото от позолоты, как подбирать вина к еде, как определить, где Тициан, а где Тьеполо. Иногда он привозил с собой Марию Бланку. Она и Пьетра стали друзьями. «Она многому может тебя научить, Коломбина», — сказал герцог.

Дом был красив, блики света, отражаемые водой, наполняли комнаты. Пьетра никогда не уставала смотреть на море, чудо меняющихся красок, спокойной красоты… и мира. Постоянный шум Неаполя, который с детства проникал ей в уши, был далеко от нее. Даже пронзительный голос Лены Сакко стерся в памяти. Теперь звуками ее дня были тихие голоса слуг, стук ее каблучков по мраморным полам, мурлыканье собственного голоса и, когда открывалось окно, гул и шум волн, бившихся внизу о скалы.

Покой наконец проник в ее душу и выполнил свою целительную работу. Ее перестали беспокоить видения карабинеров у порога дома, явившихся, чтобы отправить ее за решетку. Однажды поздним жарким вечером, когда она и герцог лежали, утомленные любовью, Пьетра призналась, что боялась быть арестованной за убийство, которого не совершала.

— Тебе нечего бояться, сказал ей герцог. — Ты под моей защитой. — Потом добавил, что дело уже прояснилось. Известно, что Лена убила своего мужа. Ее поместили в сумасшедший дом.