Сокровища баронессы фон Шейн - [40]

– Странно, что он не заложил свой перстень-печатку, – присвистнул приятель. – Намедни видел его в театре на премьере. Знаешь, он прекрасно выглядел для человека, который переживает уход жены и разорение в придачу.

Граф растерянно заморгал и подался вперед.

– Ты видел его в театре? – Он хрустнул пальцами. – Но когда?

– Погоди. – Федор зашевелил губами, будто что-то вычисляя, и объявил: – Третьего дня. Давали «Кармен». Он привел на оперу своих студентов, намереваясь потом устроить обсуждение. Мы поздоровались, и я не увидел на его лице и тени переживаний. Наоборот, он стоял в толпе и смеялся.

– Третьего дня, – прошептал Александр. – Как это странно!

– Странно что? – удивился Белокуров. – Может быть, как раз нормально. Если человек решил отпустить жену и пожелал ей счастья, почему бы и не порадоваться?

– Кроме всего прочего, он смертельно болен, – выдавил Воронский растерянно. – Ольга сказала, что скоро ее муж не сможет встать с постели.

Белокуров охнул и схватил друга за плечи.

– Цабель смертельно болен и скоро будет прикован к кровати? Но это ложь, мой дорогой. До меня дошли слухи, что он намерен отправиться в Австрию. Это, согласись, вряд ли возможно для смертельно больного, если, конечно, он не желает, чтобы его отпели, как Моцарта, в соборе Святого Стефана. – Он взглянул на побледневшего приятеля и щелкнул пальцами:

– Постой, а что, если Ольга тебя просто развела? Скажи честно, ты дал ей деньги?

Воронский кивнул:

– Я не мог не сделать этого.

– Ты дал ей деньги. – Белокуров вздохнул. – Только не говори, что сумма умопомрачительно большая.

– Пятьдесят тысяч, – выдохнул граф. – Они были нужны ей. Благодаря им Альберт выкупил дом. Ольга не осталась на улице. – Он понимал, как жалко звучат его объяснения.

– Господи! – простонал Федор и схватился за голову. – Тебе скоро тридцать лет, Александр! Как ты мог так глупо попасться? Поверь, она не собирается уходить от Цабеля. И твои денежки потрачены на ее личные нужды, но не на выкуп жилья. Держу пари, сегодня она сказала тебе, что вам не нужно часто встречаться, вовсе не потому, что Альберт смертельно болен. Как ни больно тебе это услышать, но хитрая бабенка потеряла к тебе интерес. Скажи, для тебя это большая сумма?

– Кое-что у меня осталось, но это не позволит мне вести прежнюю жизнь, придется экономить, – признался Александр и схватил Федора за руку: – И все-таки ты не прав. Ольга не хотела брать деньги. Мы договорились, что это в долг, и она обязательно вернет их, когда дела ее семьи поправятся.

Белокуров расхохотался, да так громко, что пожилой возница с рыжей бородой обернулся и неодобрительно посмотрел на господина.

– Она никогда не вернет тебе деньги, – ласково сказал Белокуров. – И будет старательно избегать тебя.

– Этого не может быть и не будет, – твердо заявил граф, и друг с жалостью посмотрел на него:

– Ты веришь в благородство этой женщины? Что ж, тем хуже для тебя. – Он ударил себя по острому колену и добавил: – Хочешь совет? Забудь о ней, забудь здесь и сейчас. Деньги она тебе не вернет, наверняка ты не взял с нее расписки – выходит, просто подарил ей пятьдесят тысяч. Ну и Бог с ними. Ты не беден, молод, талантлив, тебя знают и уважают, твои труды публикуются в научных журналах. Займись наукой, и деньги снова придут к тебе. А эта дама плохо кончит, помяни мое слово.

Воронский забился в угол экипажа и не отвечал. Они доехали до ресторана, и Белокуров кивнул ему:

– Выходи. Еще совет – напейся сегодня. К фазану мы возьмем много красного вина, самого дорогого. Я угощаю.

Граф оставался бледен и молчалив. Он уже пожалел, что сразу после свидания с Ольгой не отправился домой. Ну зачем, зачем ему понадобилось увидеть Федора, излить перед ним душу? От откровенного разговора не полегчало, Белокуров словно разбередил старую рану, которая жгучей болью отдавала в сердце.

– Знаешь, я, пожалуй, не составлю тебе компанию, – проговорил Александр, отворачиваясь. Федор схватил его за руку так крепко, что граф поморщился:

– И не думай. Я тебя знаю: приедешь домой и будешь вздыхать о своей Ольге, которая сейчас наверняка накупила себе кучу безделушек и радуется жизни. Никуда я тебя не отпущу. Выпей со мной бокал вина, по крайней мере.

Воронский покорно прошел в зал ресторана, и друзья сели за столик у окна. Официант с прилизанными волосами принял заказ и вскоре уже наливал в бокалы на высоких ножках красное густое вино.

– Давай за нашу встречу, – провозгласил Белокуров. – Что ни говори, а мы не виделись довольно давно. Когда-то мы не могли друг без друга, помнишь? Встречались, говорили обо всем на свете, мечтали… Где теперь наши мечты?

Граф пригубил терпкое сладковатое вино:

– Это было давно, Федор.

– Ты так говоришь, будто мы древние старики, – обиделся Белокуров и потер руки: – А вот и закуска подоспела.

К вину официант подал сыр разных сортов, а через некоторое время, распространяя аромат на весь зал, появился и фазан на большом блюде, украшенный зеленью. Белокуров ловко разделал его и положил один кусок на тарелку другу.

– Объедение! Признайся, ты давно здесь не бывал.

Воронский отрезал кусочек птицы, сунул в рот и стал жевать без наслаждения. Фазан показался ему безвкусным, плохо прожаренным, во всяком случае, никакого удовольствия от еды, которую так расхваливал товарищ, он не получал. Мысли крутились вокруг Ольги, ему до боли хотелось ее увидеть – увидеть, чтобы отогнать от себя тягостные мысли.