Сокровища баронессы фон Шейн - [37]

– У отца все хорошо, – быстро ответила она и отвела глаза. – Я пришла не из-за него. Муж решил сделать мне подарок. Я бы хотела купить бриллиантовые украшения на большую сумму.

Еврей указательным пальцем провел по кустистым седым бровям.

– Позвольте узнать, дорогая Ольга Зельдовна, что означает для вашего мужа большая сумма? – поинтересовался он, показывая желтые зубы.

– Большая – это большая, – парировала госпожа Цабель, злясь, что старик ей не верит. – Двадцать тысяч, например. Или для вас это сущие пустяки?

Кровь отлила от лица хозяина, и он прислонился к стене.

– Двадцать тысяч, вы говорите?

– Вы не ошиблись. – Она смотрела на него насмешливо и дерзко. Идиот! – Господин, не помню, как вас там, покажите мне, пожалуйста, товар на эту сумму.

Глаза старого еврея блеснули, как алмазы – самый ходовой товар в его лавке, и он торопливо стал выкладывать на прилавок коробочки с кольцами и серьгами, как хрупкий фарфор, вытащил колье, еще больше озарившее светлую комнату магазина. Хороший продавец, он причмокивал губами, расхваливая драгоценности, при этом называя цены как бы между прочим – разве это важно? – и обещал, что за такие деньги Оленька нигде ничего подобного не приобретет. В конце концов, она и не собиралась идти к другим ювелирам, еще от отца узнав, что этот, Гойдман – женщина внезапно вспомнила его фамилию, – лучший. Отобрав ценностей ровно на двадцать тысяч, она велела упаковать все в бархатные коробочки.

– Вы уносите огромное богатство, – сказал он ей, потирая руки (давно Гойдман так удачно не торговал, но своим покупателям не собирался об этом говорить, пусть думают, что успели приобрести самое лучшее), – не распорядитесь ли послать с вами приказчика, который проводит вас до дому?

Госпожа Цабель категорически отказалась, и это показалось ювелиру странным. Когда хорошо одетая дама выходит из ювелирного салона… Неплохая приманка для воров.

– Это ваше окончательное решение? – Торговец еще не мог поверить, что она готова в одиночестве вернуться домой.

– Окончательное. – Ольга взглянула на его растерянное лицо и расхохоталась. – Да не переживайте вы так. Муж в курсе, он встретит меня в экипаже на соседней улице.

Это показалось Гойдману еще более странным. Почему Цабель не зашел вместе с женой, почему не помог выбрать украшения? Вопрос юлой вертелся у него на языке, но, как хороший коммерсант, он привык держать язык за зубами – какая, в конце концов, разница? Любезно поклонившись посетительнице, он проводил ее до выхода. Оказавшись на улице, Ольга огляделась по сторонам и, крепко вцепившись в заметно растолстевшую сумочку, зашагала по улице. Почему-то она ничего и никого не боялась и была уверена, что с ней ничего не случится. По дороге она купила себе несколько дорогих платьев, с усмешкой подумав, что от пятидесяти тысяч остались жалкие крохи. Вернувшись домой, женщина приказала служанке отнести коробки в ее комнату, с радостью убедилась, что профессора нет в гостиной, потому что сегодня он был обязан присутствовать на каком-то концерте, и, быстро взбежав на второй этаж, принялась распаковывать покупки и примеривать все подряд, вертясь так и этак перед огромным зеркалом. Ее нисколько не пугало завтрашнее свидание с любимым, она знала, что скажет несчастному Александру, и это не только не огорчало ее, но и забавляло.

«Посмотрим, какова она, настоящая любовь», – гордо произнесла женщина, дотрагиваясь до бриллиантов в колье, которым она успела украсить лебединую шею, и посылая своему отражению воздушный поцелуй.

Глава 24

Южноморск, наши дни

Похвалив своих оперативников, майор нисколько не покривил душой: они действительно работали в поте лица. Наскоро перекусив в столовой, Николай и Сергей запросили дело некоего Чуни и вскоре знали о нем все: вор-рецидивист, мокрушник по кличке Чуня, в миру же Александр Васильевич Чуняков, жил на окраине города в частном домишке, доставшемся ему от давно умершей матери, сердце которой не выдержало бесконечных Чуниных проделок. По сведениям осведомителей, в данное время Чуняков находился в городе, никуда не думал бежать, ибо давно отошел от дел, и оперативники, подкрепившись, поехали к нему, искренне надеясь, что застанут его дома. Пройдя от автобусной остановки по бугристой дороге, опасаясь вывихнуть или сломать ногу, они наконец отыскали нужный им домишко – именно домишко, потому что назвать домом это ветхое строение язык не поворачивался. Крыша прохудилась, и оперативники вспомнили старые фильмы, в которых люди, жившие в подобных домах, во время дождя ставили тазы и ведра под водяные струи, обильно сочившиеся из щелей в крыше. Может быть, Чуня и имел деньги, но тратить их на отчий дом явно не собирался.

На деревянной почерневшей калитке не было и намека на щеколду, видимо, она отвалилась давно, оставив о себе воспоминание – дырочки от гвоздей, как в известной песне Новеллы Матвеевой. Толкнув дверь, коллеги вошли на заросший сорняками участок. Вероятно, когда-то родители Чуни или его бабки и деды, люди хозяйственные, разводили птицу и, возможно, даже держали корову: об этом говорили покосившиеся, полуразрушенные постройки, напоминавшие курятник и хлев. Старые плодовые деревья густо оплел вьюн-паразит, в изобилии водившийся на юге, с толстым, в несколько пальцев, коричневым стеблем, темно-зелеными листьями с мраморными прожилками и венчиками белых цветов. К развалившемуся крыльцу вела дорожка, протоптанная в сорняках. Друзья прошли по ней, сокрушаясь, что потом придется чистить брюки от прицепившихся колючек.