Сокровенный дневник Адриана Пласса (37 и ¾ лет от роду) - [7]

— Привет, — сказал я. — А я думал, у тебя уже начался новый семестр. Ты что, приболел?

— Господь велел мне не возвращаться в колледж, — отозвался Чарльз. — Он приготовил для меня иное служение на новом месте.

— И где? — участливо поинтересовалась Энн.

Чарльз ответил, что, по всей видимости, ему следует в самое ближайшее время отправиться с миссией на Ближний Восток, потому что Бог совершенно ясно явил на это Свою волю.

— И как же Он это сделал? — мягко спросила Энн.

Чарльз наклонился вперёд, глаза его засияли, и он с жаром проговорил:

— Это-то и есть самое удивительное! Представляете, стоит мне только открыть Библию, как я сразу же натыкаюсь на какие-нибудь слова про евреев или Израиль!

Я чуть было не рассмеялся вслух, но Энн взглядом остановила меня. Ричард уныло повесил голову.

— Чарльз, дорогой, почему тебе так плохо в колледже? — вдруг спросила Энн.

У меня сразу возникло ощущение (как иногда бывает в разговорах с Энн), что каким-то непонятным образом я пропустил самое главное. Разве Чарльз хоть словом обмолвился о том, что ему плохо в колледже?

Когда Чарльз, наконец, немного успокоился и вытер слёзы, выяснилось, что весь прошлый семестр он чувствовал себя таким одиноким и никчёмным грешником, что сейчас готов был на что угодно, только бы не возвращаться.

После того, как мы немного помолились, а Чарльз съел три куска торта и выслушал от Энн немало хороших советов, он сказал, что, наверное, всё же снова поедет учиться.

Ричард ужасно обрадовался. Даже улыбнулся! Как только Энн обо всём догадалась? И почему Чарльз не поговорил с собственной матерью? Ничего не понимаю.

Читать было слишком поздно. Снова долго не мог уснуть, нервно раздумывая про пятницу. Господи, скажи, что́ я должен говорить всем этим людям? Я вообще ничего не знаю! Что я им скажу? Что?

Среда, 15 января

Сегодня вечером уселся читать Ланчингтона в надежде получить два-три полезных совета. Книга просто потрясающая! Не знаю, когда этот Ланчингтон успевает есть и спать. Вся его жизнь — сплошная череда поразительных чудес в буквальном смысле слова! Все его встречи, разговоры и дела словно взяты прямо из Нового Завета. Да что там! Если верить этой книжке, то, пожалуй, даже Новый Завет начинает казаться довольно ранней и не слишком удачной репетицией жизни великого Ланчингтона.

Этот человек не знает, что такое сомнение, депрессия, уныние или неудачи. Всякий, кто попадается ему на пути, немедленно обращается к Богу, и ничто, абсолютно ничто не способно сокрушить его дух. Что же до контактного благовестия, то у меня создалось такое впечатление, что стоит Ланчингтону только выйти за порог своего дома, как до того пустая улица вмиг наполняется громадными толпами людей, яростно пихающими друг друга в надежде пробраться к нему поближе, чтобы он поскорее привёл их к покаянию.

Дочитав последнюю страничку, обессилено откинулся на спинку кресла.

С удивлением обнаружил где-то в глубине души слабое, но настойчивое желание дать Ланчингтону хорошего пинка, улучив минутку между чудесами. Решительно отверг это недостойное побуждение как очередное искушение сатаны и набрал номер Леонарда.

— Привет, Леонард, — сказал я. — Вот, хотел рассказать тебе об одной классной книжке про благовестие, которую я только что прочёл. Думаю, что в пятницу мы с тобой должны пойти по стопам этого человека — выступить в вере, будучи облачёнными в духовное всеоружие, заранее зная, что победа уже за нами.

— Ага, давай, — согласился он. — Только может сначала всё-таки заглянем в «Уютный уголок» и пропустим по маленькой для храбрости, а?

Когда я буду писать свою духовную автобиографию, про Тинна там не будет ни одного слова, а если всё-таки будет, то мне явно придётся сделать его поумнее и поприличнее. Вместо того чтобы предлагать мне «пропустить по маленькой», он скажет в ответ: «Аминь, брат! Аллилуйя!»

Четверг, 16 января

Сегодня специально ушёл с работы пораньше, чтобы навестить Билла и Китти Доув, наших любимых стариков из церкви. Когда я пришёл, они сидели у камина и пили чай с рогаликами. Они оба всегда улыбаются так, словно у них внутри приветливо вспыхивает крохотный, лучистый огонёк.

— Ой, Адриан, садись скорее, — засуетилась Китти. — Пока рогалики не остыли.

— Вот тебе и чаёк, — подхватил Билл. — Давай, садись вот здесь, у огня и расскажи, как там наш проказник Джеральд.

— Ох, уж этот Джеральд! — довольно засмеялась Китти. — Хи-хи-хи!

Рассказал им про Рождество, про тётушку Марджори и дядю Ральфа, про новую музыкальную группу Джеральда. Они кивали головами, тихонько светились изнутри и снова кивали.

— Ну а сам ты как? — спросил Билл. — У тебя что новенького?

Рассказал им о том, что в пятницу собираюсь идти благовествовать.

Китти расплылась в счастливой улыбке.

— Какой же ты молодец! — воскликнула она. — Значит, хочешь рассказать людям о нашем дорогом Господе Иисусе? Он будет очень доволен!

Внезапно почувствовал себя маленьким и слабым. В горле у меня запершило, а к глазам подступили слёзы.

— Всё совсем не так, — выдавил я из себя. — Никакой я не молодец…

— Ну конечно, молодец, — вмешался Билл. — Знаешь, как сильно Бог тебя любит? До смерти, вот как — значит, ты и вправду молодец! Давай-ка, съешь ещё рогалик и не говори глупостей.