Сокровенный человек - [9]

Лица - и не те, что на митингах, и не те, что в вагонах метро, и не те, что на похоронах знаменитостей. Интересные лица.

Удивительно (настолько удивительно, что не замечаешь этого сразу), но при этом скоплении людей практически нет ни омоновцев, ни милиции. Два омоновских автобуса (на лобовом стекле одного почему-то вымпел "Газпромнефти") в переулке, но самих бойцов не видно. С задачей сохранения порядка справляется металлическое ограждение, начинающееся напротив боковых входов в храм и образующее с его парапетом узкий коридор, в начале которого стоит единственный охранник в джинсах и желтом жилете, с интервалом в пять-десять минут пропускающий внутрь коридора людей по пять-шесть десятков.

Чуть дальше по коридору - тоже частная охрана, уже в камуфляже с нашивками православного ЧОП "Колокол". Они, если нужно, ненадолго задерживают идущих и потом пропускают их по коридору - к милиции с металлоискателями. Туда, где все оставляют карманную мелочь.

В храме тоже тихо. Над алтарем светятся неоновые буквы "Христос воскресе!" и красное яйцо из папьемаше. Гроб, перед гробом цветная фотография покойного и четыре гвоздики. В почетном карауле солдаты президентского полка. Остановишься перед портретом - и тут же голос, тихо-тихо: "Проходим, не задерживаемся".

Проходим, не задерживаемся. У выхода в ряд венки. Первый от ФСО, второй почему-то от пресс-службы президента. Дальше - от госсекретаря Союза России и Белоруссии, от ФСБ, Администрации Президента, Управления Делами Президента. В конце - венки с одинаковыми лентами от губернаторов.

Почему- то только здесь, у выхода, среди венков, люди начинают плакать.

Без ружья

Страшная катастрофа с «вирджинским стрелком», уложившим в провинциальном университете 32 человека, - несчастье, совершенно немыслимое ныне в России

То, что свободная торговля оружием, ежегодно провоцирующая в Америке расстрелы случайных жертв, пусть и не такие лютые, как на сей раз, до сих пор запрещена в нашем отечестве, - недовыкорчеванное наследие социализма. Мы пока еще не убиваем друг друга посредством вольно купленной в магазине винтовки. Но похоже, и эта тонкая защитная пленка скоро будет сорвана. Сторонников легализации ствола прибавляется с каждым годом. Обыватель, уже не надеющийся ни на какую милицию, жаждет собственноручно наказывать порок и отстаивать добродетель. На простейший довод о том, что в результате количество преступников не уменьшится, зато резко увеличится число недалеких, буйно помешанных и попросту озверевших людей, готовых пристрелить за копейку, - ревнители ружей не реагируют. "Око за око, пуля рассудит, карабин разберется". Говорите, в таком случае римское право будет заменено ветхозаветным каноном? Пускай.

Остается надеяться, что в обозримом будущем государство не санкционирует либеральную торговлю стволами, угрожающую превратить дурака с кирпичом в палача с пистолетом. Иначе все станет как в Штатах, где не то что студенты, но даже школьники являются в класс с дробовиком отомстить математику за некстати поставленный "неуд".

Но есть и другая мораль, не менее первой удаляющая нас от американской реальности с извечным ее "достаю автомат и гашу всех подряд". По сути дела, "вирджинский стрелок" спятил не на почве невзгод, а посреди процветания. В обществе, где действует звонкое, улыбчивое табу на любые "проблемы", всякое отклонение от шаблона - первый шаг к помешательству, идеальный зачин для триллера. На этом построены многие сочинения Стивена Кинга: маленький провинциальный город, предсказуемый быт, семья, бейсбол, газонокосилка и оптимизм. Но внезапно случается нечто такое, от чего привычный комфорт трещит по швам. Это и есть точка входа в безумие, мало заметная поначалу трагедия, логически ведущая к массовому душегубству. В каждом конкретном случае у "несчастного" отыскиваются разнообразные резоны: "психологическая травма", "отсутствие понимания", "детские комплексы". Неизменно одно: бешенство вспыхивает, когда всем вокруг хорошо. Бойкие чирлидерши самозабвенно дрыгают ногами на пустом стадионе - но в разгар репетиции с трибуны спускается вурдалак с автоматическим пистолетом наперевес.

В России для подобного рода трагедий нет места. О каких "изначально добропорядочных" гражданах можно говорить, если сама окружающая реальность в любой момент грозит поступить с нами самым неожиданным образом. В мае может пойти снег, физруки, военруки и трудовики рутинно доводят школьников до полусмерти, а для студентов припасены военкоматы. Русские медвежьи углы, аналогичные вирджинским, живут, как при царе Горохе, натуральным хозяйством, за окном по полгода не светит солнце, а летом вязкая тьма опускается на города уже в три часа дня. Из каждого окна и дупла, каждой канавы и переулка на вас направлены сотни, тысячи виртуальных стволов куда подлее, коварнее тех, что продаются в американских лавках. И если под их прицелом вы лучитесь благодушием, вам прямая дорога либо в святцы, либо в дурдом. Средь наших осин наособицу смотрится не тот, кто вооружен до зубов, а тот, кто разоружился, расслабился. Вот он-то и есть настоящий социопат. Подлинно русский, блаженный маньяк без ружья.