Сократ. Введение в косметику - [59]
Философская оценка есть, во-первых, наукообразная оценка, т. е. обобщённая, типизирующая, относящаяся не к одному только определённому моменту определённой личности, а к ряду моментов и, обычно, к ряду личностей; во-вторых, она – нормативная оценка, побуждающая к определённым действиям, в результате которых только и будет достигнута оценённая вещь, – она, следовательно, оценка будущего (не оценка будущей вещи, а оценка будущего значения вещи). Вполне понятно, что большинство ошибочных оценок относится именно к будущему; переоценка может случиться или по достижении этого будущего, по переходе будущего в настоящее, когда оценка оказывается не соответствующей фактическому количеству радостей и печалей, даваемых вещью, или раньше, вследствие привлечения новых обстоятельств, побуждающих к переоценке. В качестве третьей черты философской оценки философы, воспитанные на логике, будут склонны признать то, что она – оценка в форме суждения, акт мышления; для психолога эта характеристика не может быть приемлемой уже по одному тому, что как психический акт, вне связи с говорением, ни суждение, ни мышление не представляют из себя что-либо определённое, – психический акт, происходящий в двухнедельном котёнке, который, проголодавшись, бежит к матери, а не к другой кошке, находящейся тут, потому что у него уже сложились ассоциации между рядом ощущений, и к этим ассоциациям сводится образ матери как источника питания, – и психический акт, происходящий в Канте, когда он «мыслит» о том, что следует поступать сообразно категорическому императиву, – эти два акта в психологическом отношении не отличаются друг от друга чем-либо очень существенным: существенно в них обоих то, что они – психические акты, являющиеся нормами поведения. Другое дело, если мы выдвинем в качестве черты философской оценки, как частный признак её наукообразности, – словесную формулировку; наука, действительно, для нас всегда представляется выраженной словами или заменяющими их знаками.
Философская оценка в большинстве случаев, по крайней мере частично, безусловно является результатом органических свойств оценивающей личности (философа). Но философская переоценка, даже если поводом к ней послужила смена в органических свойствах личности, всё же не исчерпывается этой сменой, так как о переоценке можно говорить только в том случае, если прежняя оценка признаётся ошибочной, а это возможно только в том случае, если по крайней мере одна из оценок действительно ошибочна: первая могла быть ошибочной хотя бы в том, что ценное при определённых условиях (возраста, пола, темперамента и т. д.) признавала ценным более безусловно, вторая может быть ошибочной или в том же, или в неточном понимании первой оценки (о других ошибках не говорим). Таким образом, говоря о переоценке, как признаке культивирующегося (в философском отношении!), мы тем самым говорим, что признак культивирующегося ума – признание им ошибочности философской оценки, которую он перед тем принимал; это признание само может быть ошибочным, – в процессе культивирования нередки шаги назад, характерен лишь сдвиг.
Вопрос о внушениях как факторе философской оценки очень существенен; решение его необходимо не только само по себе, но и для внесения важных дополнений в решение предшествующего вопроса, и для решения вопроса о методе философского обучения, и для многого другого, в частности, для давно требующегося изобличения психологической некультурности «академиков» Бехтеревых… В отношении к культивирующемуся уму вопрос мог бы быть решён довольно просто: уже сама по себе наличность у данного человека податливости внушению на философские оценки является достаточным признаком того, что его ум культивируется, вышел из некультурного состояния: ведь никто не станет утверждать, что можно внушить философскую оценку обезьяне или даже (при некоторой сложности этой оценки) четырех-пяти-летнему ребёнку… Никто не станет утверждать?
Да, никто… кроме Бехтерева: его рефлексология даёт ему право на такие утверждения; по крайней мере, в одном из заседаний первого всероссийского съезда по психоневрологии в январе 1923 г. в возражениях на мой доклад «О мнимо-непосредственной передаче мыслей в опытах Бехтерева» Бехтерев заявил, что «в настоящее время» он занят обучением собак счёту – сложению (и вычитанию? – Не помню – К. С.) однообразных чисел (участники заседания вспомнят это заявление, послужившее мне причиной для указания, в ответном слове, что Бехтерев может выдрессировать собаку в этом отношении, но он не научит её, и для сопоставления Бехтерева с Дуровым как хороших дрессировщиков, сопоставления, покоробившего тогда многих (вне и, как я знаю, скорее обрадовавшего внутри). Если Бехтерев берётся обучить собаку математическому счёту, почему ему не взяться привить трёхлетнему ребёнку и даже попугаю категорический императив Канта? Я даже скажу уверенно, что
