Сократ. Введение в косметику - [58]
Во-вторых: мы знаем, как сильно мировоззрение человека зависит от внушений со стороны людей, с которыми он соприкасается, со стороны книг, и т. п.; под влиянием внушений вырабатывается первоначальное, традиционное мировоззрение и мирочувствование, под влиянием внушений же в большинстве случаев происходят постоянные переоценки ценностей; исключительно внушениями можно привести человека и к релятивизации ценностей, к циническому мировоззрению и поведению; будет ли такой человек культурным, если вслед за тем возможно влияние других внушений, которые заставят его вновь признать что-либо очень серьёзным и сделают «культурного» – «культивирующимся»?
В-третьих: если полезность вещи измерять количеством доставляемой ею радости, то действительно ли «ошибка» в оценке в смысле признания чего-либо «очень серьёзным» – вредна, а «отсутствие ошибки», в смысле отрицания за чем бы то ни было «слишком большой серьёзности» – полезно? Не может ли быть, что признание серьёзных ценностей будет давать человеку большую или хотя бы не меньшую сумму радостей, чем признание всего малоценным? Или, по крайней мере, не обстоит ли дело так, что цинизм – это такая же философия, пригодная для некоторых личностей без всякого отношения к их культурности, как и философии, признающие большую ценность?
В-четвёртых: полезна ли вообще какая бы то ни было философия? Не есть ли признание её полезной – самообман, покоящийся на том, что мы считаем за философские нормы поведения то, что в действительности есть, в лучшем случае, postfact'ное осознание наиболее постоянных форм нашего поведения, и философия является не нормативной, а историко-описательной наукой; в худшем же случае, не являются ли философские нормы выдумкой философа, скорее вредной, чем полезной? Не бывает ли философия только или вредной, поскольку она вызывает ложные представления, уменьшающие количество радости, или бесполезной? И не будет ли единственно полезной та «философия», которая будет советовать не руководиться никакой философией, а жить как живётся? Не должно ли быть единственной задачей «философа» – бороться против власти над личностью каких бы то ни было философий?
Эти вопросы не возникали перед Сократом, а если бы они возникли, он не мог бы ответить на большинство их при отсутствии разработанной психологии; а между тем, раз они возникли и не разрешены, приходится подвергнуть сомнению всю Сократову мудрость и поставить новый вопрос: не преждевременно ли Сократ смеялся?
Но Сократ смеялся не преждевременно. Он не знал нашей современной психологии, он не смог бы ответить удовлетворительно на поставленные теперь вопросы, – но это ещё более заставляет поражаться силе его гениальности в избегании ошибок. Кажущееся парадоксом положение, что знаний не существует, существуют только ошибки и отсутствие ошибок, – оно на примере Сократа становится почти аксиомой. Он, действительно не знал очень многого, связанного с его философией, и это отсутствие знаний всякого другого на его месте привело бы к ошибкам; Сократа это приводило только к недоработанности его системы в отдельных пунктах, и именно вследствие неуклонного стремления избегать ошибок, необоснованных мнений, система Сократа менее системна, чем большинство других; но потому же она – единственная, не потерявшая ценность. Перед лицом современной науки система Сократа может оказаться нуждающейся в изменении формулировки некоторых её положений и, безусловно, в дополнениях, – но не в существенных переделках. Однако предварительно дадим общий ответ на поставленные вопросы.
Прежде всего, будем ли мы понимать оценку как акт осознания, «умственный» процесс суждения, признания за вещью той или другой степени ценности, или как акт инстинктивного, органического выявления личности в виде той или другой степени интенсивности удерживания или отстранения вещи, устремления к вещи или убегания от неё, – но во всяком случае правильной будет только та оценка вещи, которая соответствует фактическому количеству радости и печали, доставляемых вещью. Но радость и печаль помимо и независимо от процессов в организме не существуют. Поэтому правильная оценка вещи всегда стоит в соответствии с органическими процессами той личности, в отношении к которой оценка производится (ею ли самой, или другой личностью, – безразлично). Но смена оценок вещи в связи со сменой органических процессов ещё не есть переоценка: переоценка есть смена оценок на почве разочарования в прежней оценке, на почве признания (или вообще обнаружения) её негодной, неправильной, – переоценка есть отказ от прежней оценки как от неправильной; и на почве инстинктов может происходить переоценка: собака бежит к брошенному куску, оценивая его как съедобный, и отходит от него, обнаруживши его несъедобность, – здесь уже переоценка. И очевидно, что переоценка не есть следствие смены органических процессов, делающих одну и ту же вещь, раньше
