Сократ. Введение в косметику - [38]

Шрифт
Интервал

Впрочем, почти общепризнанным является мнение, созданное «Хармидом» и «Меноном» Платона, что призыв Сократа к самопознанию есть призыв к образованию общих понятий и определений, так как-де они ведь почерпаются изнутри сознания. Для Платона это, конечно, так; но приписывать Сократу такую мысль нет никаких оснований; и у Платона она появляется лишь в «Хармиде» – диалоге перелома мысли Платона в явно идеалистическую сторону; Платон знал и первый смысл учения Сократа о самопознании (см. выше, стр. NN, об Алкивиаде I).

Многие принимают за обычную у Сократа иронию его слова, что он ничему не учит, так как сам ничего не знает; и, казалось бы, уже обучение отысканию общих понятий и определений (он ведь не только побуждал к исканию их, но и давал указания относительно способа их нахождения) опровергает его слова. Однако, Сократ всё же не иронизировал, хотя и в самых серьёзных случаях он был не слишком серьёзен; доля иронии есть и здесь. Учить для Сократа значило учить чему-то такому, что сразу по обучении можно было бы использовать в своей практике: так учили игре на лире, так обещали учить софисты. Смысл и цель всякого учения – практическая деятельность; но то, что давал ученикам Сократ, ведь в действительности ещё не было пригодно для приложения на практике, нужны были какие-то дополнительные самостоятельные работы ученика, новые искания, прежде чем он сможет заняться практической деятельностью. Это ещё более раскрывает нам указанное значение, с точки зрения Сократа, общих понятий: научить им вовсе ещё не значит научить практической деятельности; на общих понятиях жизнь не может строиться, – для жизненного, практического Сократа было вполне ясным то, что перестало быть ясным для идеалистов. Искание понятий для Сократа было всё тем же скептическим этапом, периодом исканий, и искание не могло остановиться на нахождении общих понятий, оно должно было продолжаться – в сторону заполнения общей схемы конкретным содержанием, почерпаемым изнутри каждой личности.

Что скепсис Сократа, побуждение к исканию (а не воспитание на определённых воззрениях) были существеннейшим моментом деятельности Сократа, отнюдь не показной стороной, не шутливым приёмом, – помимо всех прочих источников в этом особенно убеждает приписывавшийся Платону и признанный критикой подложным диалог «Клитофон». Это очень интересный памятник, гораздо более интересный, чем каким его считают; это искренний отзыв о деятельности Сократа, сделанный учеником, пробывшим у него не очень мало, но и не очень много, учеником, уходящим от него и неудовлетворённым и с благодарностью. Это не спор, не обсуждение одного из тех вопросов, которые обсуждал Сократ. Здесь ученик подводит итог того, что дал ему учитель и что должен был бы дать; ценность этого итога в том, что он – единственный, принадлежащий не врагу Сократа, а ученику его, и ученику благодарному, но не влюблённому, не находящемуся под обаянием Сократа, под каким находились и Ксенофонт и Платон, Клитофон говорит Сократу, что он восхищается его порицанием граждан за отсутствие забот о добродетели и о душе, его учением о невольности совершаемого людьми зла, его требованием, чтобы неумеющие пользоваться своей душой жили рабами, предоставив власть над собой умеющим управлять людьми. Со всем этим Клитофон согласен. Он много слышал от Сократа речей подобного рода и особенно побуждений к добродетели. Но только эти побуждения он и слышал, и перед ним, наконец, возникает вопрос: «Только ли всего требуется тут, и идти далее в этом деле нельзя, как только овладеть им окончательно, но во всю жизнь считать своей обязанностью – убеждать ещё не получивших убеждения, и чтобы последние в свою очередь убеждали других?» (408 D). Этот вопрос Клитофон поставил первоначально не Сократу, а его ученикам, своим сверстникам, и особенно тем из них, которые слывут у Сократа первыми (408 С), желая получить дальнейшее указание – «в чём же состоит искусство добродетели души?» (409 А). И один из учеников, казавшийся самым сильным, сказал: «Искусство, о котором ты слышишь от Сократа, есть не иное, как справедливость»; но Клитофон не довольствуется ответом и спрашивает, что же может делать справедливый; на этот вопрос один из учеников указал – полезное, другой – должное, третий – выгодное, четвёртый – прибыльное (кстати: из четырёх учеников Сократа трое характеризуют справедливое утилитарно!) Продолжение беседы привело их к сознанию, что им неизвестно, в чём заключается справедливость к которой побуждает Сократ. «После всех, Сократ, спрашивал я и тебя самого, и ты сказал мне, что дело справедливости вредить врагам, а друзьям делать добро. Но впоследствии оказалось, что вредить-то – справедливый никому не вредит, ибо делает всё на пользу всем. И этого домогался я от тебя не раз и не два, но настойчиво докучал тебе в течение долгого времени – с той мыслью, что, хотя ты и прекрасно делаешь, увещевая людей стараться о добродетели, но тут одно из двух: либо это только и можешь ты, а далее ничего… (или ты не знаешь справедливости), или не хочешь сообщить мне о ней» (


Рекомендуем почитать
Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Новая книга В. К. Шохина, известного российского индолога и философа религии, одного из ведущих отечественных специалистов в области философии религии, может рассматриваться как завершающая часть трилогии по философской теологии (предыдущие монографии: «Философская теология: дизайнерские фасеты». М., 2016 и «Философская теология: канон и вариативность». СПб., 2018). На сей раз читатель имеет в руках собрание эссеистических текстов, распределяемых по нескольким разделам. В раздел «Методологика» вошли тексты, посвященные соотношению философской теологии с другими форматами рациональной теологии (аналитическая философия религии, естественная теология, фундаментальная теология) и осмыслению границ компетенций разума в христианской вере.


Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.