Сократ. Введение в косметику - [37]

знаний. Но он хочет ещё большего – чтобы люди искали не таких знаний, которые они могли бы использовать, которые могли бы быть полезными; нет, Сократ ещё более утилитарист, такие знания он ещё не признает знаниями; знание для него есть именно умение использовать суждение, и к исканию таких знаний и побуждает его скептицизм; кто имеет суждение и не умеет его использовать, тот ещё не знает; знанием обладает только тот, кто всегда и при всех условиях сумеет использовать своё суждение. Если ты не умеешь защитить своего «знания» против возражений, если рядом вопросов тебя приводят к противоречию с твоим «знанием», если тебя можно заставить отказаться от твоего «знания» софистическими уловками, – значит и многосложная жизнь заставит тебя постоянно отказываться от него, противоречить ему в поступках, значит твоё «знание» есть мнимое знание, потому что ты не умеешь использовать его до конца. И эристика Сократа, пусть даже софистическая, есть чрезвычайно важный момент в его скептической деятельности, в побуждении своих собеседников к знанию, и знанию твёрдому, непоколебимому, безусловно полезному; эристическое испытание знания есть мерило того, насколько обладатель знания сможет использовать его как знание, т. е. с пользой.

Не-знание собеседников Сократа есть, собственно, смутное, спутанное знание и как таковое мало полезно или совсем бесполезно, а потому не может и быть признано знанием. Знание должно быть вполне отчётливым – только тогда оно будет полезным, – вот требование Сократа. Сократ, конечно, знал разницу между знанием и его словесным выражением; но он знал также, что неясность словесного выражения мысли есть результат, в большинстве случаев, неясности самой мысли, и поэтому требовал отчётливости в словесном выражении знания («на что ты против желания даёшь противоречащие ответы, того ты не знаешь» – Алкивиад I 117А). Но вопрос, решение которого и должно было бы быть приобретением знания, гласил: «что такое добродетель?», и если бы на этот вопрос ответили: делание добра, – то вопрос не исчез бы, а встал бы лишь в новой форме: «что такое добро и зло?». Форма основного вопроса привела Сократа к исканию логического определения, одно время, может быть, очень занимавшему его и давшему ему в руки новый материал для обнаружения не-знания у собеседников; но видеть, как многие, в искании определений весь смысл Сократовой деятельности, значит или слишком преувеличивать значение определения или слишком преуменьшать ценность Сократа.

Безусловно, побуждая к исканию отчётливых знаний, Сократ очень оценил значение определений в деле выработки отчётливого знания (см. Ксенофонт. Воспоминания. IV. 6.1), а потому в его скептической деятельности побуждение к исканию определений заняло выдающееся место. В связи с этим Сократ оценил и общие понятия, их роль в человеческом мышлении. Но чтобы приписать Сократу, как это делают многие, переход от сознания возможности образовать общее понятие добродетели и блага и их определения к признанию возможности найти единое для всех пригодное благо, – для этого потребовалось бы приписать Сократу сначала многое такое, чего он несомненно не имел. Этот переход, конечно, очень соблазнителен и легко может увлечь в бездны идеализма, как увлёк Платона и многих-многих за ним; у Сократа, впервые натолкнувшегося на общие понятия, особенно легко могла закружиться голова при виде этой неожиданно раскрывшейся поразительной бездны; но ведь и для учеников Сократа эта бездна была новой и неожиданной, однако не закружилась голова ни у Аристиппа, ни у Антисфена; может быть, она закружилась немного у Эвклида, но один Платон упал в бездну. Почему бы упасть в неё Сократу, человеку более практическому, более трезвому, более здравому, чем Аристипп и Антисфен?

Нет у нас никаких оснований и для того, чтобы утверждать, что знаниями Сократ признавал только определения или вообще мышление общими понятиями; но поскольку знание для Сократа представлялось не в виде одного суждения, а в виде суммы суждений, постольку в знании непременно должны были участвовать общие понятия и определения. Что понятия и их определения для Сократа были лишь орудиями в деле оперирования с конкретными, индивидуальными вещами, являющимися большей самоценностью, явствует уже из того, что вслед за нахождением нужных определений блага, добродетели и других, Сократ побуждал искать приложения найденных определений к конкретным условиям достижения блага данной личностью и в качестве метода указывал самопознание, познание индивидуальных свойств; да и в самих определениях, дававшихся Сократом, как мы знаем их главным образом от Ксенофонта (Платон старательно избегал сообщать эти определения, так как они расходились с его собственными взглядами), вводится указание на индивидуум (благо есть полезное для данного человека) и тем самым определение становилось не исчерпывающим знанием, а только основой для развития и накопления знаний, новым скептическим указанием на необходимость дальнейших исканий и на путь, в направлении которого должно происходить искание.

Впрочем, почти общепризнанным является мнение, созданное «Хармидом» и «Меноном» Платона, что призыв Сократа к самопознанию есть призыв к образованию общих понятий и определений, так как-де они ведь почерпаются изнутри сознания. Для