Соколиный клич - [6]

Кым едва не лишился чувств, а когда очнулся, уже в человеческом теле лежал, уткнувшись лицом в землю. Перед глазами возникли начищенные сапоги. Сейчас будут месить его по голове и животу до смерти.

В голове проносилось: «Почему не отступил в Норикию, когда ещё был шанс?» Потому что неправильно это, трусливо и подло — прятаться, когда супостаты родную землю топчут. Не смог бы он жить на чужбине, в неволе, оставить гибель Лайсве неотомщенной. Молчать, зная, что внутри тех, кто зовёт себя светом — живёт самый страшный и беспроглядный Мрак.

Как жаль, что ничего не вышло. Жаль, что предчувствие не подвело. Это единственное, о чём Кым сейчас жалел.

Но его не ударили, наоборот, рывком подняли за плечи и поставили на ноги. Нагое тело со всех сторон жалили взглядами. По хребту бежал озноб несмотря на полуденный зной засушливого степного лета. Кым обхватил плечи руками, закрываясь, но всё же заставил себя смотреть в лицо Палача.

— Подашь знак своим, чтобы открыли ворота? — без тени эмоции спросил Архимагистр Веломри.

— Никогда! — процедил Кым сквозь зубы.

— Я же говорил, — усмехнулся Микаш кому-то из своих подручных и снова обернулся к Кыму: — Хочешь пару уроков от твоего старого маршала? Не самой удачной идеей было укрываться в крепости Сумеречников, мы же знаем её как свои пять пальцев. Наши основные силы зайдут и без приглашения через потайной ход. Договариваться о союзе с вероломными норикийцами — ещё большая глупость. Они рванули в убежище, как только узнали, что я еду сюда. Своя шкура для них всяко ближе к телу. Кто был готов сражаться до последней капли крови, давно уже развеяны пеплом по ветру.

— Не нужны мне советы от предателя вроде тебя! — выплюнул ему в лицо Кым. — Мы ещё поборемся, если не мы, то наши дети отомстят уж точно!

Набрав грудь побольше воздуха, Кым снова попытался перекинуться в птицу. Микаш подскочил к нему и дёрнул за руку. Хрустнуло в плече, боль вспыхнула и пронзила тело, ноги подкосились.

Кым рухнул на землю, судорожно глотая ртом воздух, цеплялся за сужающееся пятно света. Его закрыло грозное лицо Архимагистра. Мрак сомкнулся беспамятством.

Кым очнулся, когда на него вылили ведро ледяной воды. На него нацепили бело-зелёный костюм, в каких Лучезарные изображали норикийцев. Рука висела безвольной плетью. Теперь и в сокола перекидываться бесполезно. Со сломанным крылом никуда он не улетит. Архимагистр знал, что делал, подлец!

Кыма снова подняли и в спину подтолкнули сквозь толпу. В окружении Лучезарных, уже переодетых в небесно-голубые плащи, в шеренге стояли его командиры и доверенные люди, бывшие Сумеречники. Они были сильно помятые, едва живые, с заплывшими лицами и кровавыми потёками на грязных рубашках и штанах.

Кым замер на мгновение, встретившись взглядом с Майей, такой же потрёпанной. Она улыбнулась, с теплотой смотря ему в лицо. Щёки опалило стыдом, но нужно было держаться, не показывать слабость, как учили Сумеречники. Ибо он предводитель хоть и погибшего воинства.

Его снова грубо подтолкнули вперёд, к стоявшему спиной, со сцепленными сзади руками Архимагистру в белом плаще. Он повернул голову, заслышав шум. Резко очерченный рот покривился в ухмылке:

— А вот и виновник торжества. Прежде чем мы заберём вас для суда в Стольный, я хочу, чтобы ты увидел, какова плата за твоё геройство.

Трещали факелы в руках Лучезарных, много-много, как будто был не ясный знойный день, а тёмная ночь. У Архимагистра тоже горел факел, самый большой. Пахло так странно: серой, смолой и чем-то особенно противно резким.

Микаш опустился на корточки и поджёг иссушенную зноем, политую вязкой и тёмной жидкостью траву. Огонь мгновенно побежал вперёд, дальше и дальше к горизонту. Дорожка расширялась, захватывая всё больше земли. Так же поджигали её и другие Лучезарные.

Пламя гудело, вставало стеной выше человеческого роста. Поднявшийся вдруг восточный ветер нёс огонь прочь с чудовищной скоростью, словно им управлял сам Архимагистр. Всего мгновение, и пламя заполонило всё вокруг, в нос набивалась удушливая гарь, глаза слезились, но взгляд невозможно было оторвать от пылающего жарче солнца горизонта.

— Наши люди подожгут стернь и сухую траву и в других местах, — повернувшись к нему, заговорил Микаш. — Всё Заречье сегодня охватит очищающее пламя, оно сметёт бунтовщический сор. Если ваши дети и выживут, то останутся без крыши над головой и будут голодать. Никто не даст им крова, все будут презирать их и проклинать за то, что сотворили их отцы. За твой бунт, Кым.

Пленные испуганно закричали, задёргались, будто только очнулись, только поняли.

— Чудовище! Ты чудовище! — летели проклятья в спину Архимагистра, но он продолжал улыбаться холодно и бесстрастно.

Кым никак не мог оторвать взгляда от умирающей в огне земли. Выживешь ли ты, мой сын? Встанешь ли когда-нибудь на крыло? Сможешь ли простить?

— Но ведь это же и твоя родина! — вырвалось у Кыма непроизвольно.

— Была когда-то, но больше — нет, — ответил Палач бесчувственно.

Воспоминания отпустили, Кым вернулся в сырой каземат в Стольном. Он встряхнул головой, отгоняя видения гибнущей в огне Ясеньки, жуткие ожоги на измождённых телах родителей, предсмертный хрип сына, который вряд ли помнил даже лицо Кыма.