Содом и Гоморра. Города окрестности сей - [64]
— Не знаю.
— И я не знаю. Знаю только, что каждое действие, в котором нет сердца, в конце концов обнаружит свою тщетность. Каждое мелкое движение.
Посидели в молчании. И во всем зале вокруг них стояла тишина. Джон-Грейди смотрел, как сливаются капли воды на стоящем перед ним запотевшем бокале, к которому он так и не притронулся. Слепой поставил свой бокал опять на стол и оттолкнул от себя.
— Вы эту девушку очень любите?
— Больше жизни.
— Alcahuete тоже в нее влюблен.
— Тибурсио?
— Нет. Главный alcahuete.
— Эдуардо.
— Да.
Посидели тихо. Во внешнем зале собрались музыканты, они уже раскладывали свои инструменты. Джон-Грейди сидел, глядя в пол. Немного посидев так, поднял взгляд:
— Как вы думаете, старухе можно верить?
– ¿La Tuerta?[183]
— Да.
— О господи! — тихо произнес слепой.
— Старуха все время говорит ей, что она удачно выйдет замуж.
— Старуха — это же мать Тибурсио!
Джона-Грейди так и отбросило на спинку стула. Он так и замер с ошарашенным видом. Смотрел при этом на дочь слепого. А она на него. Тихая. Добрая. Непроницаемая.
— А вы не знали?
— Нет. А она знает? Хотя что я говорю? Она-то, конечно, знает.
— Да.
— А она знает, что Эдуардо влюблен в нее?
— Да.
Музыканты завели какую-то простенькую барочную партиту. На выделенной для танцев площадке задвигались престарелые пары. Слепой сидел сложив руки на столе перед собой.
— Она уверена, что Эдуардо убьет ее, — сказал Джон-Грейди.
Слепой кивнул.
— Вы тоже думаете, что он способен ее убить?
— Да, — сказал маэстро. — Я верю, что он на это способен.
— Поэтому вы и не хотите быть ее посаженым отцом?
— Да. Именно поэтому.
— Это навлекло бы ответственность и на вас.
— Да.
По выметенному и отшлифованному бетонному полу с одеревенелой правильностью скользили пары. Танцующие двигались с ветхозаветной грацией, как массовка в фильме.
— И что, по-вашему, мне теперь делать?
— Я не могу вам советовать.
— Вы не хотите.
— Нет. Я не хочу.
— Я бы бросил ее, если бы думал, что не в силах ее защитить.
— Думать можно все что угодно.
— То есть в том, что я в силах, вы сомневаетесь.
— Я думаю, что трудности могут превзойти ваши ожидания.
— И что же мне делать?
Слепой посидел помолчал. Потом сказал:
— Вы поймите. У меня нет уверенности. А дело это серьезное.
Он провел рукой по столешнице. Как будто разглаживает перед собой что-то невидимое.
— Вы хотите, чтобы я выдал вам некий секрет главного alcahuete. Обнажил бы перед вами какую-то его слабость. Но девушка как раз и есть эта его слабость.
— Как, по-вашему, мне следует поступить?
— Молить Господа.
— А-а.
— Вы будете это делать?
— Нет.
— Почему?
— Не знаю.
— Вы неверующий?
— Не в этом дело.
— А, потому что девушка — mujerzuela?[184]
— Не знаю. Может быть.
Слепой посидел молча.
— Танцуют, — сказал он.
— Да.
— Это не причина.
— Что «не причина»?
— То, что она проститутка.
— Нет.
— А можете вы ее все-таки бросить? Честно.
— Не знаю.
— Если да, то вы бы сами не знали, о чем вам молиться.
— Нет. Если бы да, я бы и впрямь не знал, чего просить.
Слепой кивнул. Склонился вперед. Локтем оперся о стол, а лбом уткнулся в основание большого пальца, будто исповедник. Со стороны казалось, будто он увлеченно слушает музыку.
— Вы познакомились с ней еще до того, как она попала в «Белое озеро»? — спросил он.
— Я видел ее раньше. Да.
— В «Ла-Венаде»?
— Да.
— Как и он.
— Да. Наверное.
— Там все и началось.
— Да.
— Он cuchillero. Filero[185], как говорят в здешних местах. Тоже ведь своего рода квалификация. Серьезный человек.
— Я тоже человек серьезный.
— Разумеется. Если бы вы таким не были, не было бы и проблемы.
Джон-Грейди вгляделся в ничего не выражающее лицо напротив. Закрытое для мира ровно так же, как мир закрыт для него.
— Что вы хотите этим сказать?
— Абсолютно ничего.
— Он влюблен в нее?
— Да.
— Но может запросто ее убить?
— Да.
— Вона как.
— Вот так. Разрешите, я вам только вот что еще скажу. Ваша любовь напрочь лишена друзей. Вы думаете, что друзья есть, но их нет. Ни одного. Ей не сочувствует, может быть, даже Господь.
— А вы?
— Себя я не считаю. Если бы я мог видеть будущее, я бы вам сказал. Но я не могу.
— По-вашему, я дурак.
— Нет, я так не думаю.
— А если и думаете, то не скажете.
— Впрямую — нет, но лгать я бы не стал. Повторяю, я так не думаю. Мужчина всегда вправе пытаться завоевать свою любовь.
— Даже если это убьет его?
— Думаю, да. Да. Даже если так.
Выкатив последнюю тачку мусора с кухонного двора к костру и перевернув ее, он отступил и стал смотреть, как темно-оранжевое пламя изрыгает клубы дыма, почти черные на фоне сумеречного неба. Провел тыльной стороной ладони по лбу, нагнулся, вновь взялся за рукояти тачки и покатил ее к тому месту, где стоял пикап; там водрузил ее в кузов, поднял и запер на задвижки задний борт, после чего вошел в дом. Там Эктор, пятясь, заканчивал подметать пол веником. Из другой комнаты они притащили кухонный стол, потом внесли стулья. Взяв с серванта лампу, Эктор поставил ее на стол, снял с нее стекло и зажег фитиль. Задул спичку, поставил стекло на место и, повернув медное колесико, отрегулировал пламя.
