Социальное развитие регионов России: проблемы и тенденции переходного периода - [102]

Разработка методик и проведение измерений — не самоцель, а только способ изучения регионального и поселенческого разнообразия социальных процессов в современной России. Это четвертая по счету, но по сути — основная задача исследования. После долгой паузы конца 80-х и первой половины 90-х годов, обусловленной элементарной необходимостью понять, что происходит в региональном развитии, наступило время «собирать камни», выявлять тенденции и причинно-следственные взаимосвязи социальных процессов. Пространственные закономерности развития проявляются в виде диффузии инноваций образа жизни, распространяющейся по иерархической системе городов, в виде барьеров этой диффузии, связанных с доходом и качеством населения городов разного типа; как связь форм адаптации сельского населения с природными условиями и географическим положением поселений; как неоднозначная зависимость гендерных ролей от уровня урбанизации, доходов и образования населения. Эти и другие взаимосвязи позволяют точнее объяснять мозаичную картину социального развития.

Выводы по конкретным направлениям исследования представлены в конце каждой главы, поэтому в заключении хотелось бы не повторяться, а взглянуть на социальные трансформации переходного периода более широко.

Социальное развитие всегда пространственно неоднородно, но в переломные периоды — особенно, и коллеги-географы вполне справедливо оценивают конфликт скоростей, экономических укладов и социальных слоев как конфликт территорий. Можно согласиться и с тем, что «если реформаторы как-то обманывали время, то вязли в пространстве, и вязли тем глубже, чем меньше с ним считались» (Город и.., 2001, с. 464). Но социальное развитие (или деградация) — это не только результат усилий реформаторов, субъектом этих процессов является население регионов и поселений России, качество и уровень модернизации которого крайне различны.

Не только скорость, но и тенденции, формы, пространственные границы отдельных социальных изменений оказались очень разными. Первый рефлекторный шок был всеобщим, но затем на региональном и поселенческом уровне стали проявляться разные тренды, от диффузии инноваций до патриархальных форм адаптации и социальной деградации. На динамику социальных показателей сильно повлиял фактор «пройденного пути». Накопленные преимущества и социальные «заделы» советского периода явно работали на ускорение адаптации, в более развитых и модернизированных регионах быстрее преодолевались шоковые реакции на кризис, такие как рост младенческой и материнской смертности, меньшим было и снижение долголетия, быстрее начался рост доходов.

Говорить о всеобщей деградации некорректно, даже в наиболее проблемной сельской местности произошло существенное (на 60—70%) улучшение обеспеченности некоторыми услугами, что не может объясняться только депопуляцией. Понятно, что растущее благоустройство жилья или телефонизация на фоне мизерных заработков второстепенны, но для неангажированного исследователя это, как минимум, сигнал неоднозначности социальных трансформаций. Более важными социальными индикаторами стали почти повсеместное сокращение материнской и младенческой смертности до уровня ниже показателей конца советского периода, максимальная за всю историю страны численность студентов, что также говорит об улучшении ситуации или, как минимум, адаптации к переменам.

Представляется, что с точки зрения социального развития административная граница между городами и сельской местностью в переходный период стала фикцией. Реальная граница социальной модернизации отделяет крупные региональные центры, города с высокими доходами (экспортные города) или качеством населения (часть городов науки), а также города в пределах крупнейших агломераций от остальной России. Около четверти россиян, живущих в крупнейших агломерациях и экспортных городах, получили заметные преимущества (расширившиеся возможности и более высокие доходы), хотя груз издержек также оказался высоким. Все поселения ниже данной границы трансформируются крайне медленно и на относительной шкале все более отстают от крупногородской России. Но и в периферийных пространствах идет адаптация к переходному периоду, хотя среди ее форм наиболее успешны патриархальные модели выживания.

Восприятие поляризации регионального развития как всеохватного процесса также неточно. Действительно, большинство социальных индикаторов показывают рост региональных различий, но не все и не всегда. Во-первых, явное выравнивание характерно для образовательных процессов (феномен регионализации высшей школы количественно измерен в последней главе), уменьшаются различия в обеспеченности жильем и его благоустройством, телефонами, наряду с поляризацией происходит и сглаживание гендерных различий. Во-вторых, процессы нарастания и сокращения региональных различий чередуются во времени вслед за экономической динамикой, это наиболее характерно для доходов, бедности и занятости. Как правило, кризисные спады приводят к нарастанию пространственных различий за счет опережающей деградации слабейших регионов, а в начальной стадии роста сильные субъекты РФ вырываются вперед и быстрее улучшают социальные показатели. Однако в промежутках, при относительной стабилизации или более длительном росте начинают работать механизмы некоторого выравнивания.