Сочинения в трех томах. Том 3 - [284]

— Нет, гораздо хуже этого, поверьте мне!

— Что же такое удалось вам узнать?.. В чем вы его подозреваете?

— У меня из головы это не выходит… Честные люди не дрожат так от страха и не вскакивают по ночам, как это я замечаю за ним.

— Значит, вы думаете…

— Да, я думаю, что у этого человека руки запятнаны пролитой кровью, милейший мой Эдуард Торнлей?.. Вот что не выходит у меня из головы…

— В таком случае очень жаль, что мы взяли его с собою. Но если бы для наших подозрений не было таких серьезных оснований, меня бы мучило уже одно сознание, что мы можем предполагать относительно него что-нибудь недоброе. Ну, да в наших руках исправить это, и прежде всего нужно победить в себе это предубеждение против него: мы ведь, собственно говоря, не знаем ничего определенного, в чем могли бы упрекнуть его…

— Гм!

— К тому же нам, вероятно, скоро придется иметь столкновение с индейцами; они сильно косятся на нас за то, что мы охотимся на мустангов на их территориях, и если нам придется сражаться с ними, три ружья все-таки больше, чем два.

— Может быть, да, а может быть, и нет… Кто знает, может случиться как раз наоборот… Вы разве не заметили, как дружит наш товарищ с тем краснокожим, у которого такое славное прозвище «Тигровый Хвост», и со всеми подвластными ему семинолами?.. Если бы они не разнились один от другого так сильно цветом кожи, можно было бы подумать, что они родные братья… К нам эти же самые индейцы относятся, наоборот, не только сдержанно, но даже скорей враждебно… Это, на мой взгляд, не предвещает ничего хорошего. Вы никогда не слыхали рассказов о ренегатах-европейцах, которые изменили своим товарищам и предлагали их в руки индейцам? Здесь такие изменники оказывались большею частью людьми, совершившими тяжкие преступления у себя на родине и не смевшими поэтому туда возвращаться… Очень возможно, что и этот субъект один из таких изменников… Сам не знаю, что именно заставляет меня думать так, но я положительно не могу отказаться от мысли, что наш товарищ именно такой человек.

— Но зачем станет он изменять нам?

— Зачем! А хотя бы ради того, что нам посчастливилось сегодня поймать такой славный табун диких лошадей!.. Если продать нашу кавалладу соседним колонистам… мы выручим за нее не меньше двадцати тысяч долларов… Если разделить эту сумму на три части, то каждому достанется столько, что мы могли бы покинуть прерии и провести некоторое время у родных. Ну, а он, можете быть уверены, не поедет с нами… он сам говорил мне это вчера… Он хочет остаться здесь у индейцев, и я не думаю, чтобы кто-нибудь мог поручиться нам, что у него не явится в один прекрасный день мысль предложить индейцам в подарок, чтобы расположить их к себе, принадлежащую нам часть добычи, то есть тех мустангов, которые приходятся на нашу долю… Семинолы не хуже нас с вами сумеют продать их, если захотят!

— В таком случае, дорогой Ваш, нам следует как можно скорее отделаться от него… Для этого нужно только отвести мустангов в Нэкогдочс…

— Да, тем более что я знаю и причину, почему именно вы предпочитаете это место всякому другому…

— Что вы хотите сказать этими словами?

— Только то, что вблизи этого города живет девушка, которую вам до смерти хочется повидать, разве это неправда?

— Нет, уверяю вас, что это неправда! Мое сердце так же свободно, как и ваше, Вашингтон.

— В таком случае я ошибся, но это произошло потому, что один вид женщины приводит меня в бешенство с тех пор, как я охотился в горах близ форта Ларами. Я там женился на индианке, но моя скво, женщина, до такой степени опротивела мне, что я поклялся ненавидеть с тех пор всех их. Она так любила виски и ром, что в течение зимы пропивала все деньги, какие удавалось зарабатывать ее мужу-трапперу за целый год охоты. Нет, я и слышать больше не хочу о женщинах!.. Я их презираю и ненавижу!

— Ха-ха! — весело расхохотался его юный спутник. — Но это, надеюсь, все-таки не может служить препятствием к тому, чтобы ехать нам в город… Там, я уверен, вы можете найти удовольствия и по своему вкусу…

— Для меня самым большим удовольствием будет продать лошадей и получить за них деньги. Поэтому, как только покончим с укрощением мустангов, сейчас же едем в Нэкогдочс, что бы там ни говорил наш компаньон! Впрочем, он может делать что ему угодно с теми мустангами, которые придутся на его долю… Но только пусть он не рассчитывает получить третью часть добычи!.. Он не имеет на это права, потому что слишком уж мало помогал нам и большею частью проводил время в компании со своим другом Тигровым Хвостом и прочими краснокожими приятелями… Если б вы только знали, как я презираю всех таких белых: они позорят себя, по моему мнению, тем, что дружат с краснокожими разбойниками!.. Негодяи!..

— Не браните бледнолицых, как нас называют индейцы, и пришпорьте лучше хорошенько вашего мула.

С этими словами Эдуард и сам дал шпоры своему мулу.

Одного из двух мустангеров звали Эдуард Торнлей, а другого Вашингтон Карроль, или сокращенно Ваш, как его называл иногда его более юный товарищ. Оба они настолько отличались один от другого, насколько только это возможно для людей одной и той же расы. И по внешности, и по воззрениям, и по образованию между ними не было никакого сходства. Вашингтон Карроль был человек маленького роста, худой, с лицом острым, точно лезвие ножа, как говорил он сам про себя, загорелый до такой степени, что лицо и руки у него цветом своим напоминали хорошо выдубленную кожу. В деловых сношениях со своими друзьями, а в особенности с людьми одной с ним расы он держал себя безупречно, но зато далеко не так вел себя, когда приходилось иметь дело с краснокожими. По возрасту его еще нельзя было назвать совсем стариком, так как ему было всего около пятидесяти лет. Первое впечатление от его наружности было совсем не в его пользу, и выражение его лица, хотя скорей умного и хитрого, чем угрюмого и нечестного, нисколько не смягчалось сильно безобразившим его, надо заметить, широким красным шрамом, — результат некогда полученной им раны, — проходившим по всему лицу, начиная от рта и до левого уха. Он был уроженцем штата Теннесси и траппером по профессии; но с тех пор как цены на меха сильно упали, он бросил этот промысел и сделался мустангером. Последние несколько лет жил в Техасе и занимался тем, что охотился на диких лошадей. В противоположность ему, Эдуард Торнлей был совсем молодой человек, виргинец, переселившийся в Техас и появившийся вместе с Вашингтоном в прерии не только затем, чтобы добывать деньги охотой на диких лошадей, но главным образом потому, что ему нравилась эта свободная, полная всевозможных приключений жизнь в прерии, хотя и очень тяжелая и сопряженная с большими опасностями. Описанная в начале рассказа охота была первою, предпринятою ими вместе. С Вашингтоном Карролем он познакомился в Нэкогдочсе, и оба они так понравились друг другу, что сейчас же условились ехать вместе на охоту.