Сочинения в 3-х тт. Том 3 - [164]

Солдаты, окружавшие резиденцию, присоединились к тем, которые стояли перед нами, отталкивая назад гражданских. Подошел еще один отряд. Эйнарссон поднял руку, прокричал несколько слов, гаркнул что-то Дюдаковичу и отступил в сторону.

Заговорил Дюдакович. Ему не надо было кричать, — его раскатистый громовой голос можно было услышать даже от отеля. Произнося речь, он достал из кармана бумажонку и держал ее перед собой. В голосе министра, в его жестах не было ничего театрального. Казалось, он говорит о чем-то не очень важном. Но по виду его слушателей становилось понятно, что это вовсе не так.

Солдаты спутали строй и продвинулись вперед. Лица у них горели, то тут то там кто-то потрясал винтовкой со штыком. За солдатами переглядывались испуганные гражданские, они толкали друг друга — кто-то хотел подойти ближе, кто-то пытался выбраться из толпы.

Дюдакович продолжал говорить. Волнение нарастало. Один солдат протолкался сквозь толпу своих товарищей и побежал по лестнице вверх, остальные бросились за ним.

Эйнарссон прервал толстяка, подошел к краю лестницы и закричал, обращаясь к поднятым лицам. То был голос человека, который привык командовать.

Солдаты на лестнице попятились. Эйнарссон закричал снова. Нарушенные шеренги понемногу выравнивались, приклады винтовок опустились на землю. Эйнарссон немного постоял молча, вперившись глазами в свое войско, потом обратился к нему с речью. Из его слов я усек не больше, чем из слов министра, но впечатление они произвели. И злость, без сомнения, с лиц людей, стоявших внизу, сошла.

Я посмотрел на Ромен. Она вся дрожала и уже не усмехалась. Я перевел глаза на Дюдаковича. Тот был спокоен и невозмутим, словно скала.

Я хотел знать, о чем говорит Эйнарссон, — может, в случае необходимости я еще успел бы выстрелить ему в спину и нырнуть в пустой дом сзади нас. Я догадывался, что бумажка в руках Дюдаковича — это какие-то показания против полковника и они так взволновали солдат, что те чуть не набросились на своего командующего.

Пока я так размышлял, Эйнарссон закончил речь, отступил в сторону, ткнул пальцем в Дюдаковича и прорычал приказ.

На лицах солдат внизу появилась нерешительность, глаза растерянно забегали, однако четверо откликнулись на приказ полковника, стремительно вырвались из шеренги и побежали по лестнице наверх.

«Следовательно, — подумал я, — мой жирный кандидат проиграл! Что ж, ему, может, придется стать к стенке. А у меня есть еще задняя дверь».

Моя рука уже давно сжимала в кармане пистолет. Не вынимая руки я сделал шаг назад и потянул за собой Ромен.

— Подожди! — выдохнула она. — Посмотри!

Исполин с заспанными, как всегда, глазами протянул свою лапу и схватил Эйнарссона за запястье. Одной рукой Дюдакович оторвал полковника от земли и тряхнул им в сторону солдат, стоявших внизу. Другой рукой он помахал бумажкой. Черт подери, я не знал, что тряслось сильнее в его руках — бумажка или полковник!

Прорычав несколько фраз, министр бросил то, что держал в обеих руках, солдатам. Этим жестом он словно хотел сказать: «Вот человек, а вот показания против него. Делайте что хотите».

И солдаты, увидев своего командира поверженным, сделали то, чего от них и ожидали. Они принялись прямо-таки рвать его на куски. Они побросали оружие, и каждый старался добраться до полковника. Задние нажимали на передних, опрокидывали их и топтали. Перед лестницей катался клубок неистовых людей, которые превратились в волков и зло дрались за право растерзать человека, который погиб, наверное, в ту же минуту, как только очутился внизу.

Я освободил свою руку из девичьей и шагнул к Дюдаковичу.

— Муравия ваша! — сказал я. — Мне не нужно ничего, кроме денег. Вот отречение.

Ромен быстро перевела мои слова, и сразу же заговорил Дюдакович:

— Поезд уже готов. Чек вам привезут на вокзал. Вы хотите заехать к Грантхему?

— Нет. Пошлите за ним. Как я найду поезд?

— Я покажу вам, — сказала девушка. — Мы пройдем через дом и выйдем через боковую дверь.

Перед отелем за рулем автомобиля сидел один из охранников Дюдаковича. Мы с Ромен сели в машину. Толпа на площади все еще бурлила.

Пока ехали в сумерках к вокзалу, мы долго молчали. Наконец девушка мягко спросила:

— Теперь ты презираешь меня?

— Нет. — Я потянулся к ней. — Но я ненавижу толпу и суд Линча. Меня от этого тошнит. Не имеет значения, сильно провинился человек или не очень: если толпа против него, то я — за него. Когда я вижу стаю линчевателей, мне хочется одного: оказаться за гашеткой пулемета. Я не сторонник Эйнарссона, однако на такое его не обрек бы! Кстати, а что это была за бумажка?

— Письмо от Махмуда. Он оставил его своему другу, чтобы тот передал Дюдаковичу, если с ним случится несчастье. Махмуд, похоже, хорошо знал Эйнарссона и приготовил ему месть. В письме он признавал свою причастность к убийству генерала Радняка и сообщил, что Эйнарссон также приложил к этому руку. Армия обожествляла Радняка, а Эйнарссону армия была необходима.

— Твой Василие мог бы воспользоваться этим и выслать Эйнарссона нз страны, а не отдавать на растерзание волкам, — упрекнул я.

— Василие поступил правильно. Может, это и плохой способ, но другого не было. Вопрос решен раз и навсегда, а Василие получил власть. Слишком рискованно было оставлять Эйнарссону жизнь. Армия должна была знать, кто убил ее кумира. До самого конца Эйнарссон думал, что у него достаточно власти и он держит армию в руках независимо от того, что ей известно. Он…