Сочинения - [17]

«Шары стучали на зеленом поле…»

Шары стучали на зеленом поле,

На стеклах голубел вечерний свет,

А я читал, опять лишившись воли,

Журналы, что лежат за много лет.

Как мы измучены и хорошо бывает,

Забыв дела, бессмысленно читать

И слушать как в углу часы играют,

Потом с пустою головой ложиться спать.

Зачем наполнил Ты пустое время,

Часы идут, спешат ряды карет,

По толстому стеклу ползут растенья,

На листьях отражен вечерний свет.

Покинув жизнь, я возвратился в счастье

Играть и спать, судьбы не замечать —

Так разлюбить бывает в нашей власти,

Но мы не в силах снова жить начать.

1932

«Шумел в ногах холодный гравий сада…»

Шумел в ногах холодный гравий сада,

На летней сцене паяцов играли,

Кривясь лакеи, как виденья ада

В дверях игорной залы исчезали.

Там газ горел, и шар о шар стучал

Пронзительно из голубого грота

Кричал паяц, но офицер скучал

И подведенный ангел ждал кого-то.

А над горами лето умирало,

В лиловом дыме тихо птицы пели

И подле рельс у самого вокзала

В степи костры оранжево горели.

Сиял курзал. О, сколько вечеров

Я счастья ждал на городском бульваре,

Под белой тканью солнечных шатров

С извозчиком во тьме смеялись пары.

Визжали девушки, острили офицеры

И месяц желто возникал в пыли,

Где сердце молодого Агасфера

Боролось с притяжением земли.

Кружася и себя не узнавая

Оно к девицам ластилось, как вор,

Но, грязным платьем небо задевая,

Смеялось время наглое в упор.

1932–1934

«В серый день лоснится мокрый город…»

В серый день лоснится мокрый город,

Лошади дымятся на подъеме,

Затихают наши разговоры,

Рано меркнет свет в огромном доме.

В серый день темнеет разговор.

Сердце мира полнится дождем,

Ночь души спускается на двор,

Все молчит и молится с трудом.

Ночь пришла и вспыхнул дальний газ,

А потом опять огонь погас,

Снег пошел и скоро перестал,

Новый день декабрьский настал.

1931

«Прежде за снежной пургою…»

Прежде за снежной пургою,

Там, где красное солнце молчит

Мне казалось, что жизнью другою

Я смогу незаметно прожить.

Слушать дальнего снега рожденье

Над землей, в тишине белизны

И следить за снежинок паденьем

Неподвижно сквозь воздух зимы.

Почему я склонился над миром,

Позабыл о холодных царях?

Или музыка мне изменила,

Или сердце почуяло страх?

Нет, но ангелы — вечные дети

Не поймут и не любят земли,

Я теперь самый бедный на свете

Загорелый бродяга в пыли,

Славлю лист, золотеющий в пол

Запах пота, сиянье волны,

И глубокую в сумраке боли

Радость жизни развеявшей сны,

Соглашение камня и неба,

Крепость плоти, целующей свет,

Вкус горячего, желтого хлеба,

Голос грома и бездны ответ.

1932

«Был высокий огонь облаков…»

Был высокий огонь облаков

Обращен к отраженью цветов.

Шум реки убывал под мостом.

Вечер встал за церковным крестом.

Лес в вечерней заре розовел.

Там молчало сиянье веков.

Тихо падало золото стрел

В золотую печаль родников.

Уж темнело. Над мраком реки

Чуть светились еще ледники.

Гнили листья. Ползли пауки.

Отражали огни родники.

Монастырь на высокой скале

Потухал в золотом хрустале,

А внизу в придорожном селе

Дым, рождаясь, скользил по земле.

Только выше, где холод и снег

Инок бедный,  немой дровосек

У порога святых облаков

Бьет секирой в подножье веков.

Страшно в чаще. Он слаб, он устал.

Притупилась горячая сталь.

Ломит голову, сердце горит.

Кто-то в ветках ему говорит:

«Гордый инок! Оставь свой топор,

Будет тише таинственный бор.

Кто несет свой огонь в высоту,

Чтобы жить в этом новом скиту?

Возвратись, в подземелье сойди,

Бедный старец там тихо живет,

Спить в гробу с образком на груди,

Он не ждет ничего впереди.

Пусть вверху у открытых ворот

Тихо праздничный колокол бьет.

Ночь прийдет. Ты молчи без конца,

Спрятав руки в пыланье лица.

Говорить не пытайся — молчи,

Слушай кроткое пламя свечи.

Понимать не старайся — молись,

Сам железною цепью свяжись.»

Ночь сходила. Лесной великан

Замолкал с головой в облаках.

Все казалось погасшим во зле,

Завернувшись, уснул на земле.

«За рекою огонь полыхает…»

За рекою огонь полыхает,

Где-то в поле горит, не горит,

Кто-то слушает ночь и вздыхает,

Не сумевши судьбу покорить.

Кто там пасынок грустного света

Размышляет в холодном огне,

Не найдет он до утра ответа,

Лишь утихнет в беспамятном сне.

Разгорится еще на мгновенье,

Полыхнет и навыки погас —

Так и сам неживым вдохновеньем

Загоришься тревожно на час.

И опять за широкой рекою

Будут звезды гореть на весу

Точно ветка, что тронул рукою

Запоздалый прохожий в лесу;

И с нее облетело сиянье.

Все спокойно и тьма холодна.

Ветка смотрится в ночь мирозданья

В мировое молчанье без дна.

1931

«Лошади стучали по асфальту…»

Лошади стучали по асфальту,

Шли дожди и падали до вечера.

В маленькой квартире мы читали,

В сумерках откладывали книги.

А потом готовили обедать

В желтом, странном отблеске заката,

В полутьме молились, спать ложились,

Просыпались ночью говорить.

Поезда свистели у заставы,

Газовые отблески молчали.

Тихо в бездну звуки обрывались,

Будущие годы открывались.

А потом в слезах мы засыпали,

Падали в колодцы золотые,

Может быть соединялись с Богом,

Проходили миллионы лет.

Утро заставало нас в грядущем,

Возвращаться было слишком поздно,

Оставляя в небе наши души,

Просыпались с мертвыми глазами.

Вновь казался странным и подземным

Белый мир, где снова дождик шел.

Колокол звонил в тумане бледном,