Сочинения - [18]

И совсем напротив садик цвел.

Il Neige Sur La Ville

Страшно в бездне. Снег идет над миром

От нездешней боли все молчит.

Быстро, тайно к мирозданью Лиры

Солнце зимнее спешит.

Тишина сошла на снежный город,

Фонари горят едва заметно.

Где-то долгий паровозный голос

Над пустыней мчится безответно.

Скрыться в снег. Спастись от грубых взглядов.

Жизнь во мраке скоротать, в углу.

Отдохнуть от ледяного ада

Страшных глаз, прикованных ко злу.

Там за домом городской заставы,

Где сады на кладбище похожи,

Улицы полны больных, усталых,

Разодетых к празднику прохожих.

Снег идет. Закрыться одеялом,

Рано лампу тусклую зажечь,

Что-нибудь перечитать устало,

Что-нибудь во тьме поесть и лечь.

Спать. Уснуть. Как страшно одиноким.

Я не в силах. Отхожу во сны.

Оставляю этот мир жестоким,

Ярким, жадным, грубым, остальным.

Мы же здесь наплачемся, устанем,

Отойдем ко сну, а там во сне

Может быть иное солнце встанет,

Может быть иного солнца нет.

Друг, снесемте лампы в подземелье,

Перед сном внизу поговорим.

Там над нами страшное веселье,

Мертвые огни, войска и Рим.

Мы ж, как хлеб под мерзлою землею,

В полусне печали подождем,

Ласточку, что черною стрелою

Пролетит под проливным дождем.

1931

Снова в венке из воска

В казарме день встает. Меж голыми стенами

Труба поет фальшивя на снегу,

Восходит солнца призрак за домами,

А может быть я больше не могу.

Зачем вставать? Я думать не умею.

Встречать друзей? О чем нам говорить?

Среди теней поломанных скамеек

Еще фонарь оставленный горит.

До вечера шары стучат в трактире,

Смотрю на них, часы назад идут.

Я не участвую, не существую в мире,

Живу в кафе, как пьяницы живут.

Темнеет день, зажегся газ над сквером.

Часы стоят. Не трогайте меня,

Над лицеистом ищущим Венеру

Темнеет, голубея, призрак дня.

Я опоздал, я слышу кто-то где-то

Меня зовет, но победивши страх,

Под фонарем вечернюю газету

Душа читает в мокрых башмаках.

1931–1934

«На подъеме блестит мостовая…»

На подъеме блестит мостовая,

Пахнет дымом. Темно под мостом

Бледно палевый номер трамвая

Выделяется в небе пустом.

Осень. Нищие спят у шлагбаума,

Низкой фабрики дышит труба,

С дымом белым, спокойным и плавным

Отдаляется мира судьба.

Все так ясно. Над речкой тифозной

Рыболов уплывает на месте,

Затихающий шум паровозный

Возвращается к пыльным предместьям.

Солнце греет пустые вагоны,

Между рельсами чахнут цветы,

Небо шепчет: забудь о погоне,

Ляг у насыпи низкой, в кусты.

Восхищающий низкие души,

Скоро вечер взойдет к небесам,

Отдаляйся. Молчи о грядущем,

Стань лазурью и временем сам.

Так спокойно в безбрежную воду

Ключ стекает холодной струей,

Исчезает, уйдя на свободу,

Обретает священный покой.

Все молчит. Высота зеленеет,

Просыпаются ежась цари.

И, как мертвые, яркие змеи,

Загораясь, ползут фонари.

«Ты устал, отдохни…»

Ты устал, отдохни.

Прочитай сновидений страницу

Иль в окно посмотри,

Провожая на запад века.

Над пустою дорогой

Помедли в сияньи денницы

И уйди, улыбаясь, как тают в пруду облака,

В синеве утонув,

Над водою склоняются травы.

Бесконечно глядясь

Не увидят себя камыши.

Подражая осоке безмолвной и горькой, мы правы —

Кто нас может заметить

На солнце всемирной души?

Мы слишком малы.

Мы слишком слабы.

Птица упала.

Не упасть не могла бы,

Жить не смогла на весу.

Поезд проходит в лесу…

1931

«В час, когда писать глаза устанут…»

В час, когда писать глаза устанут

И ни с кем нельзя поговорить,

Там в саду над черными кустами

Поздно ночью млечный путь горит.

Полно, полно. Ничего не надо.

Нечего за счастье упрекать,

Лучше в темноте над черным садом

Так молчать, скрываться и сиять.

Там внизу, привыкшие к отчаянью,

Люди спят, от счастья и труда,

Только нищий слушает молчание

И идет неведомо куда.

Одиноко на скамейке в парке

Смотрит ввысь, закованный зимой,

Думая, там столько звезд, так ярко

Освещен ужасный жребий мой.

Вдруг забывши горе на мгновенье,

Но опять вокруг голо, темно

И, прокляв свое стихотворенье

Ты закроешь медленно окно.

1931

«Все спокойно раннею весною…»

Все спокойно раннею весною.

Высоко вдали труба дымить.

На мосту, над ручкою больною

Поезд убегающий шумит.

Пустыри молчат под солнцем бледным

Обогнув забор, трамвай уходит.

В высоте, блестя мотором медным,

В синеву аэроплан восходит.

Выйди в поле бедный горожанин.

Посиди в кафе у низкой дачи.

Насладись, как беглый каторжанин,

Нищетой своей и неудачей.

Пусть над домом ласточки несутся.

Слушай тишину, смежи ресницы.

Значит только нищие спасутся.

Значит только нищие и птицы.

Все как прежде. Чахнет воскресенье

Семафор качнулся на мосту.

В бледно-сером сумраке весеннем

Спит закат, поднявшись в чистоту.

Тише…  скоро фонари зажгутся.

Дождь пойдет на темные дома.

И во тьме, где девушки смеются,

Жалобно зазвонит синема.

Все как прежде. Над пожарной частью

Всходят звезды в саване веков.

Спи душа, Тебе приснилось счастье,

Страшно жить проснувшимся от снов.

«Опять в полях, туманясь бесконечно…»

Опять в полях, туманясь бесконечно,

Коричневое море разлилось.

Трава желтеет на холмах заречных,

Как быстро в небе лето пронеслось.

Ползут высоко полосы  белея.

Там долго солнце белое молчит.

Тоскуют птицы. Вечер ждет в аллее.

Товарный поезд медленно стучит.

Молчит в закате белом все живое.

Все томится, все щурится на свет,

Спит, улыбаясь, небо голубое

Спокойным обещаньем слез и бед.