Сочинения - [30]

Шрифт
Интервал

Заслушались речи поэта.
В крови было платье на нем,
За поясом два пистолета.
Изранен и бледен был он;
Но блещут орлиные взгляды…
Пред ним зеленел Марафон[155],
Плескалося море Эллады[156].
«На брань, паликары, на брань!
При вас ли мечи и пищали?
Брат-грек! за отчизну восстань,
Как предки твои восставали!
Ведь это отчизна чудес! —
Здесь слышались речи Платона[157],
Здесь Фидием[158] создан Зевес,
Возникли столпы Парфенона[159].
Не здесь ли, Эллада, твой сын
Развил необъятные силы?
Бессмертен, друзья, Саламин[160]!
Лишь в Греции есть Фермопилы[161].
Когда же постыдную дань
На вольных орлов налагали?
На брань, паликары, на брань!
При вас ли мечи и пищали?»
— «При нас! — паликары гремят.
Во имя Христа и Софии!
За нас великаны стоят —
Друзья из далекой России.
Уж грозно их блещут штыки
На бреге заметном Дуная:
Как тучи, находят полки
Спасителей бедного края».
6 декабря 1853 года

«Нескучное наскучило…»>{96}

Нескучное[162] наскучило,
Новинское[163] старо,
На Пресне пруд заплесневел,
А в парке никого.
В Сокольниках[164] не соколы,
Вороны лишь живут,
Там жители московские
Не птиц — баклуши бьют.
Нет, несколько подалее
Я от Москвы хочу,
В Коломенское, в лагери,
К кадетам укачу.
Там дерево любимое
Великого Петра[165],
Там юные друзья мои,
Туда пора, пора!

«Расставаючись с столицей…»>{97}[166]

Расставаючись с столицей,
Я покину грустно вас —
И о милой ученице
Погорюю я не раз.
Хоть легонько вы учились
(Знать, угодно так Творцу!),
Но так мило вы ленились,
Но так лень вам шла к лицу,
Но так были грациозны
Вы с младенческой поры,
Так забавно вы серьезны
И так искренно добры,—
Что мне жаль расстаться с вами,
Ваш покинуть добрый дом,
Жаль прощальными стихами
Ваш приветствовать альбом! —
Но и там… в уединенье
Помнить долго буду вас,
И мое воображенье
Нарисует вас не раз;
Знаю: милое виденье,
Пролетишь передо мной,—
И наполнит умиленьем
Мой задумчивый покой…
<13 апреля 1841>

«Любовь ее — резвая мушка…»>{98}

Любовь ее — резвая мушка,
Летнего солнца подружка.
Хотят поймать — не дается,
Жалит, проказит и вьется.
Но только лишь осень наступит,
Тихо головку потупит,
Трепетно в щелку прижмется,
Ловишь — сама отдается.
Не так ли молил ты напрасно
Жарко признанья прекрасной?
Не так ли она не внимала,
Звонко смеясь, убегала?
Но только нахмурил спесиво
Брови пред девой игриво;
Взор твой увидя суровый,
Дева уж плакать готова.
<18 октября 1842>

СТАТЬИ И ПИСЬМА

<УЕЗДНЫЙ ГОРОДОК К…>>{99}

1

Прошлым летом, оставив Москву по делам службы, я проездом очутился в уездном городке К… Было ровно 7 часов пополудни, когда я въехал в беззащитную заставу. Нестерпимый жар июльского дня сменился уже вечерней прохладой. Кони, почуяв вечер, неслись легко и дружно. Позади меня спелая нива отдыхала. Мой ямщик, въезжая в К…, ударил по всем по трем, колокольчик залился, и мы в две минуты очутились посредине городка пред новою, самой затейливой формы, вывескою, на которой горел, как жар, огромный золотой самовар, окруженный множеством чашек. Взявши комнату на постоялом дворе, который был рядом с упомянутым увеселительным заведением, я поспешил сейчас же переменить свой костюм, потому что мой плащ, картуз и весь я с ног до головы были покрыты таким слоем пыли, что едва ли бы кто из моих московских знакомых мог признать меня в этом превращении, впрочем, самом естественном.

Ежели ты, мой благосклонный читатель, не родился в провинции или не провел там своего детства; если ты коренной житель столицы, — и редко притом имел случай оставлять ее: то ты едва ли поймешь то особенное чувство, с каким обыкновенно я въезжаю в первый раз в заставу маленького городка, в первый раз говорю потому, что в таком случае впечатление бывает всегда несравненно живо, и в него переходит прямо, если позволено так выразиться, весь букет уездного быта. Словом: городок в твоей памяти не славят ни золотые игры детства, ни первые любовные приключения, ни Август Лафонтен, ни Шехерезада — мои старинные друзья; для тебя не понятен, мой добрый читатель,

Стук городничего коляски,
Его жены смешной наряд.

<Тебе не придет на мысль уездный учитель с длинными черными бакенбардами, некогда прохаживавшийся очень важно и медленно, с чувством невыразимого самоуважения, потому что он и охотник, и поэт, и математик, и мастер снимать силуэты с барышень.>

В твоем воображении не промелькнет знакомый профиль четырнадцатилетней купеческой дочки, перебегавшей когда-то вечером к подружке через тихую улицу и чуть-чуть касавшейся легким башмачком дорожной пыли; тебе не придет на мысль уездный учитель, лицо очень важное и незабвенное для тебя, если ты там учился, — уездный учитель с длинными черными бакенбардами, которые, увы, теперь уж поседели, расхаживавший некогда важно и медленно, с лицом всегда обращенным вверх и с чувством щекотливого самоуважения: потому что он был вместе и математик, и поэт, и охотник страстный, и мастер снимать силуэты с барышень; также ты не вспомнишь ни хромого исправника, ни забавного толстяка-судью в белой шляпе, — давнего поклонника пятерых дочерей пристава. И мало ли чего ты не вспомнишь? В то время как для меня, мой добрый и благосклонный читатель, кроме всех воспоминаний детства, маленький городок таит еще особенный, своего рода интерес…


Рекомендуем почитать
Весь Букер. 1922-1992

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924

Знатокам и любителям, по-старинному говоря, ревнителям истории отечественных специальных служб предлагается совсем необычная книга. Здесь, под одной обложкой объединены труды трех российских авторов, относящиеся к начальному этапу развития отечественной мысли в области разведки и контрразведки.


Об Украине с открытым сердцем. Публицистические и путевые заметки

В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.


Золотая нить Ариадны

В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.


Сандуны: Книга о московских банях

Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.


Лауреаты империализма

Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.