Собственные записки. 1829–1834 - [100]

Съездив домой, я написал письмо следующего содержания:

«Ваше сиятельство, милостивый государь!

С беспредельной покорностью к воле его императорского величества я сего утра имел честь доложить вашему сиятельству, что, не смея отказываться от принятия назначения, коего его величеству угодно меня удостоить, я не признавал в себе сил для исполнения сей новой обязанности с пользой для службы, и потому не надеялся, при постоянном усердии моем, соответствовать лестному звании генерал-квартирмейстера, на меня возлагаемому. С тех пор более и более вникая в новый род обязанности, мне предстоящей, и с основательностью соразмерив оную с силами своими, я счел долгом еще представить вашему сиятельству образ мыслей моих, кои, по краткости времени, я не мог изложить перед вами изустно в подробности, опасаясь отвлечь вас от занятий ваших и не выразить вполне моих чувствований, как перед начальником, коему я не умею противоречить.

В течение службы моей я два раза уже находился в Генеральном штабе и два раза оставлял сей корпус, потому что не имел склонности к сего рода занятиям и посвятил себя совершенно службе в армии, как более соответствующей и свойствам и привычкам моим, и ныне убедительнейше прошу вас принять на себя ходатайство о не назначении меня генерал-квартирмейстером, а о представлении мне прежнего поприща моего в армии.

Я не решился бы прибегнуть к мере, мною теперь предпринимаемой, если бы я не был уверен, что во всякой другой должности, коей меня удостоит государь-император, я всегда буду под начальством вашим; ибо я уже с прошедшего года начал ценить сию лестную и приятную зависимость, и ближайшее знание оной побуждает меня и в сем случае прибегнуть к вам с надеждою, что вы уважите просьбу мою, изложенную с совершенной доверенностью к вашему милостивому расположению: представить его величеству готовность мою к исполнению священной воли его, но вместе с тем и желание мое не быть генерал-квартирмейстером, коего звание я со всевозможным усердием никогда не оправдаю по неопытности в сем роде службы и занятий, мне уже давно чуждым».

Письмо сие было немедленно послано и получено военным министром за обедом. Часа через два после оного приехал от него фельдъегерь с приглашением меня к графу к половине девятого часа вечера. В назначенное время я явился. Граф Чернышев начал с длинной речи, которую он произнес с запинаниями и с опущенными глазами и в которой он изъявил свое удивление видеть, что письмо сие содержало совсем иное от сказанного ему поутру, и между тем старался убедить меня к принятию назначения, коего он представлял мне выгоды и в настоящем, и в будущем, говоря, что оно поведет меня к лучшему еще месту и тому подобное.

– Вы теперь в таком положении, – сказал он, – что вам нельзя дать дивизии; корпуса также нельзя дать, потому есть много старших вас, и потому это место будет только занятием вашим до первой вакансии.

Сие могло быть последствием того, что государь уже через Бенкендорфа обещался дать мне корпус. Чернышев из зависти и досады за сие не допустит меня до звания корпусного командира. Я видел сие. Но я уже твердо решился, во что бы ни стало, не принимать сего назначения, в коем я бы остался век чернорабочим у министра, где бесконечные труды мои стались бы в глуши для собственной его пользы и без всякого поощрения, как и последняя моя египетская экспедиция, умерившая совершенно мой вид честолюбия. Выслушав графа, я сказал ему, что я никак не отрекаюсь от сказанного мною поутру, что не смею противиться воле государя и примусь немедленно за сию должность, противную моим видам и желаниям.

– Государь желает вашего согласия.

– Я не могу дать согласия своего в деле, в коем не вправе отказывать.

– Объясните же мне причины вашего нежелания.

– Я не люблю службы Генерального штаба, два раза выходил из оной и буду не на своем месте, имея под начальством офицеров, коих обязанности не определены и кои я не признаю существенными. Какое я буду в состоянии им дать направление, когда понятия мои столь различны от принятых всеми, когда я по сей причине никогда не допускал к себе офицеров Генерального штаба? Я не верю и службе сей, коей цели и предназначения не постигаю.

– Мы не имеем права так обсуждать предметы и по долгу службы должны только исполнять возлагаемое на нас. Так и я, будучи военным министром, вижу множество вещей в кругу действий моих, которые бы я считал нужным преобразовать, но не вступаюсь в сие, как в предмет, не до меня касающийся, и ограничиваюсь одним исполнением воли государя, от коего усмотрения преобразования сии зависят.

Недостойный отзыв сей исполнял меня отвращения к нему.

Он продолжал уговаривать меня, уверяя, что, в случае какой-либо экспедиции, она непременно мне поручится и что, так как ныне предвиделось нападение французов с англичанами на Петербург, то я непременно буду иметь лестное командование в сем случае. Но обманчивые речи сии не обольстили меня: ибо я ни в каком случае не желал бы иметь команды в присутствии всей столицы, где бы я имел несколько сот начальников и завистников, которые бы сложили на меня вину всех их безрассудностей. Я не мог сказать сего министру; но, продолжая отказываться, сказал, что новое назначение генерал-квартирмейстера считал я неизбежной гибелью моей, потому что я не чувствовал в себе способности исполнить свои обязанности к его удовольствию и лишусь через сие его доверенности, а потому и считал сие концом моего служебного поприща; что, служа при нем, я буду ему более в тягость, чем в пользу.