Собственная жена - [7]

Шрифт
Интервал

Во вторник я проверил, – я всё ещё надеялся на что-то, – и проследил за президентом. В третьем часу президент отъехал на своём «Ауди», и при этом сам сидел за рулём. Спустя четверть часа я позвонил домой – никто не брал трубку. Всё было ясней ясного, но я всё-таки взял такси, отправился на Проспект Мира. Президентский «Ауди» стоял возле подъезда. В тщетной надежде на чудо я прослонялся вокруг полтора часа и едва не обнаружил себя, когда любовники покинули своё гнёздышко…

В этот же вечер я купил в книжном магазине книгу по гримёрному искусству. Несколько дней я изучал книгу, пряча её от жены, и всё же дал промах, жена случайно наткнулась на книжку.

«Ты что же, поменял таки ориентацию?» – спросила она вечером из-за своей дымовой завесы.

Это были первые слова, обращённые ко мне за последний месяц.

Я ничего не ответил, и мне почему-то представилось, как они вдвоём с президентом потешаются надо мной.


На другой день я нанял специалиста по скрытой видеозаписи.

Ключи от квартиры на Проспекте Мира я выкрал у нашего хозяйственника на полчаса, чтобы сделать копию. Мы смонтировали аппаратуру с автоматическим включением в час свидания. В первый раз это не сработало, потому что парочка прибыла позже, но зато через неделю за восемьсот долларов я получил кассету, на которой были запечатлены любовные игры моей жены и нашего президента.

Должен сказать, я очень волновался, когда начинал смотреть эту кассету. Но, странная штука, – тут же успокоился.

Во-первых, оказалось, что смотреть на свою жену с чужим мужиком, – интересно. По-своему, знаете ли, возбуждает.

Во-вторых, меня постигло даже некоторое разочарование. Видите ли, они завершили свой любовный акт довольно быстро. Я специально замерил время: четыре минуты тринадцать секунд. Жена, кстати, стонала в той же манере и тональности, что и в наши лучшие времена.

Меньше пяти минут – это скромно, очень скромно .Я со своими девочками лёгкого поведения добивался гораздо более серьёзных результатов.


На встречу с человеком, решающим проблемы, я пришёл, изменив свою внешность. После изучения книжки по гримёрному делу я понял, что мне самому не справиться, нужен профессионал. Гримёра из академического театра я тоже отыскал через Интернет. Гримёр обошёлся в сущие копейки, а я приобрёл поразительное сходство с президентом нашей фирмы.

В таком обличье я и отправился на встречу с наёмником. Я передал ему аванс, фотографии, а также одежду, в которой должна была совершиться акция – крапчатое пальто и кепку.


«Всё?» – спросил следователь.

Я подумал немного и – кивнул. Мне хотелось рассказать ему ещё об одной детали, но я удержался, она, эта деталь, уже не имела существенного значения после того, как жена была мертва.

«Ну ты и гад», – сказал следователь.

Он оскорблялся-обижался за своего коллегу безопасника: как это я мог подставить хорошего человека, переступить его лицемерную дружбу?

Я посмотрел на него, встал. Взял шар, швырнул его. Промчавшись по оси жёлоба, шар смёл кегли словно карточный домик.

Я теперь знал, что переступить можно всё. Всё – кроме крови.


И вот теперь я сижу в тюрьме, жду суда.

Меня называют убийцей.

Говорят, что я убил собственную жену.

(Ну почему это люди любят говорить – собственная жена? Жена вовсе даже не собственная, а совсем наоборот – чужая. Это теперь мне ясно, как дважды два.)

Итак, я убил свою жену. А моя дочь сказала мне, в свою очередь, что убьёт меня, если я не признаюсь и не понесу, что называется, кары. То есть, она не произносила этих слов, но я всё понял по её глазам.

Теперь вы уже знаете, что убийство матери – сыном – на греховной чаще весов весит куда тяжелее, нежели преступление жены, отправившей на тот свет мужа.

Потому что мать и сын – родные по крови, а муж с женой, по сути, – чужие.

Отец и дочь – тоже кровные родственники. Самые близкие.

Значит, грех дочери, убившей отца, будет равен преступлению сына, поднявшего руку на мать.

Я не мог этого позволить.


Вчера дочка приходила ко мне. Мы посидели четверть часа в комнате для свиданий. Дочка спросила, не обижают ли меня. Я ответил, что жаловаться не на что.

Когда она поднялась уходить, у меня вдруг вырвались слова, которые я не собирался произносить.

«Я не хотел её убивать…».

Дочка оглянулась и впервые посмотрела мне прямо в глаза.

«Что ты сказал?»

Она подошла ко мне вплотную, и я не выдержал. Я рассказал ей то, что постеснялся открыть следователю.

Это случилось за день до несчастья.

Ночью я вышел из своей комнаты – в туалет. И надо же было такому случиться – столкнулся с женой. Она выходила из ванной, в халатике, с неубранными волосами. Посмотрела на меня с каким-то любопытством, без того тяжёлого выражения в глазах, к которому я привык за последние годы.

Я вернулся к себе, но не мог уснуть. Я пролежал без сна до самого утра, а потом сел за компьютер и отправил сообщение для человека, который решал мою проблему. Я написал ему, что отменяю заказ. Что деньги заплачу – а заказ исполнять не надо.

Я ушёл на работу, но сидеть взаперти не мог. Помню, я отправился гулять. Меня распирало какое-то необычное чувство. Словно камень отвалился от души. Как будто бы я освободился от какой-то тяжкой обязанности и теперь, свободный, могу отдыхать и резвиться на воле, словно ребенок…


Еще от автора Виктор Иванович Калитвянский
Легенда о кимрском сапожнике

Крепостной сапожник влюбляется в дочку купца, хочет выйти на волю, чтобы жениться на свой любимой. Любовь заставляет его пуститься в рискованные предприятия, даже приводит его в Петербург к царю Петру…


Рекомендуем почитать
Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Молитвы об украденных

В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.


Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.