Собрание стихотворений - [131]

Душа застыла. И царём

Приходит в золотой порфире

Сентябрь, грозящий октябрём.

15 сентября 1926, Крюково

«Скоро, скоро станет звездной…»

Скоро, скоро станет звездной

Быстро меркнущая твердь.

Ты покоишься над бездной,

Где сгустились мрак и смерть.

Здесь, где пламя бушевало,

Где ворочал камни смерч,

Возле самого провала

Смотришь ты, как замерцала

Огоньком маячным Керчь.

Волны бьются о каменья

С вечной страстью и тоской.

Подожди ещё мгновенье:

Дай испить самозабвенья

Упоительный покой.

6 августа 1926, Коктебель

Лягушиная бухта

Сырой туман сгущается. Пора бы

Спешить домой, где ждёт весёлый ужин.

Но этим видом я обезоружен

И не ушёл отсюда никогда бы.

Чернеют камни, скользкие, как жабы,

Морской прибой с моей душою дружен.

И, рассыпаясь брызгами жемчужин,

Гудит у скал, где копошатся крабы.

Под влагой дремлет мох тёмнозелёный,

С дыханьем гнили смешан запах йода,

И всё омыто пеною солёной.

Здесь в первозданной каменной порфире,

Во мгле пещер готовит мать-природа

Зародыши всего, что будет в мире.

2 ноября 1927, Крюково

Сон царевны

Посвящается Наташе Соловьёвой

Жарко натоплено в девичьем тереме,

Утро синеет в окне слюдяном.

Греема пухом лебяжьим и перьями,

Девочка нежится сном.

Рдеет лампадка, и лик Одигитрии

Кротко чернеет из мглы золотой…

Знать, о царевиче, знать, о Димитрии

Сон ей приснился святой.

Встань, ненаглядная, в шкуру медвежую

Ножкой нырни восковой.

Брызни на глазки лазурные свежею

Льдистой водой ключевой.

Ждёт тебя пряник медовый на столике;

Ну же, вставай поскорей.

Видишь, как белые нежные кролики

К ножке прижались твоей.

Кошку свою покорми шелудивую,

Брось голубям золотого зерна,

Выдь на крыльцо приласкать юродивую:

Любит царевну она.

Дети уж кличут тебя, запоздалая!

Кинь им серебряный смех…

Что ж не остудит уста твои алые

Первый порхающий снег?

Выбеги, в шубку закутавшись беличью,

Вскинулась девочка: «Нет, не хочу!

Раньше Димитрию, раньше царевичу

Вставши, затеплю свечу».

Стефано Гардзонио. «ЖИВОЙ СМЫШЛЕНЫЙ АНГЕЛЕНОК…». Поэт Сергей Соловьев (Послесловие)

Прекрасная! кормилицею нежной

Дни детства моего вскормила ты!

С. М. Соловьев, Италия

Среди поэтов русского символизма Сергей Михайлович Соловьев (1885–1942), внук великого русского историка Сергея Соловьева и племянник философа Владимира Соловьева, занимает особое место. Будучи троюродным братом Александра Блока (был и первым шафером на его свадьбе в 1903 г.) и ближайшим другом Андрея Белого[253], он следовал примеру своих молодых соратников на поэтическом поприще, находясь при этом под сильным влиянием творчества Вл. Соловьева, и в 1903 г., вместе с Андреем Белым и Эллисом, состоял в литературном кружке «аргонавтов», почитателей раннего Блока и его мистической поэзии о Прекрасной даме. Окончив в 1904 году Московскую частную гимназию Л. И. Поливанова, Соловьев поступил на историко-филологический факультет Московского университета, сначала на словесное, потом на классическое отделение, которое окончил в 1911 г.

Включенные в рукописный журнал А. Блока «Вестник» за 1896–1897 гг. ранние литературные опыты Соловьева тесно связаны с примером Александра Блока[254]. Здесь ощутимы те же мистические упования, очарование перед красотой богослужения, которые «сроднили троюродных братьев на рубеже веков»[255]. Соловьев стал интенсивно писать стихи с 1898 г., переводил Г. Гейне и А. Мюссе, подражал Фету и вскоре направил свой путь в русло мистической поэзии Владимира Соловьева и блоковских Стихов о Прекрасной Даме. Именно Блоку он посвящает целый ряд стихотворений, как следующее, написанное в Дедове 13 июня 1899 г.:

Истертый в прах, подавлен миром,

Измучен пошлостью людской,

Склонился я перед кумиром

Своей презренной головой.

Но голос твой раздался ясно,

Меня воззвал из темноты,

И я увидел, что ужасно

Незнанье чистой красоты.

Я понял твой размах могучий

И дух мой с ним соединил,

И с ним теперь лечу над тучей,

Исполнен новых, свежих сил.

Об атмосфере, возникшей после первой встречи Блока с Андреем Белым в Москве в начале 1904 года, пишет А. В. Лавров:

«…мистический энтузиазм, роднивший гимназиста Соловьева со студентами Бугаевым и Блоком, был подлинным — настолько, что на его основе сложился на короткое время, в 1903–1904 гг., своего рода эзотерический триумвират соловьевцев»[256].

Однако вскоре поклонничество в отношении ранней блоковской поэзии превратилось у Соловьева в неприятие последующего, зрелого творчества автора Балаганчика[257]. Соловьеву была присуща значительная доля мистического, визионерского фанатизма, и когда в поэзии Блока стали проявляться новые тенденции, явно противостоящие прежним заветам молодых соловьевцев, разрыв стал неизбежным

К этому надо добавить, что в тот же период, не без влияния нового ментора молодого поэта — мэтра русского символизма Валерия Брюсова, тематический и формальный диапазон творчества Соловьева стал расширяться. О разном характере поэзии Блока и Соловьева писали Н. В. Котрелев и А. В. Лавров. Они отмечали: «При всем сходстве первоначальных лирических импульсов Блок и Соловьев действительно в ходе творческого становления оказались на противоположных полюсах символистской поэзии, стали выразителями различных творческих принципов: у Блока преобладает музыка стиха, у Соловьева — пластика образа; у Блока на первом плане — субъективный мир поэта <…> у Соловьева — тяготение к передаче мира в его объективной данности; у Блока самодовлеющая лирика, у Соловьева — тяготение к эпике даже в лирических сюжетах»